Впрочем, нельзя было и требовать, чтобы тот же самый человек на протяжении одной недели произнес два новых доклада на одну и ту же тему. Вполне достаточно, что для той половины аудитории — для председателей колхозов, которые слушали доклад впервые, — он был новым. На это, в сущности, и было рассчитано совещание.
А председатели колхозов, судя по всему, остались довольны.
— Вот это, я понимаю, критика! — восхищенно сказал после совещания Морозов, усаживаясь рядом с Ереминым в машину.
— Да, — подтвердил Еремин. Он, признаться, ожидал от этого совещания и чего-то другого, но не мог не согласиться со словами Морозова.
Минут пять после этого они ехали молча, и потом Морозов с сожалением сказал:
— Жаль только, что у него не осталось времени сказать, как все это теперь исправлять нужно. А, Иван Дмитриевич?
Еремин не ответил. Утомленный, он как сел в кабину, прислонился щекой к мягкой обивке, так и уснул. Проспал всю дорогу. Когда же внезапно проснулся и глянул прямо перед собой еще затуманенными сном глазами, увидел сквозь стекло машины под горой обнимавшую подножие степи излучину Дона, белый остов дебаркадера на воде и рассыпанную на прибрежном склоне толпу домиков районной станицы.
В районе его ожидала невеселая встреча. Дождя не было и, кажется, вообще не предвиделось. То еще ходили по горизонту грозовые облака, и людей подбадривало эхо отдаленного грома, а то небо совсем очистилось, установилась тишь, и не было никакой надежды, что ветром нагонит тучи. Похоже было, лето в этом году так прямо и перейдет в зиму. Вернувшись в район, Еремин почувствовал, что люди совсем упали духом. Даже те, которые до этого все время безоговорочно поддерживали Еремина — ждать дождей, не сеять, — заколебались: этак можно дождаться и морозов. А сейчас еще есть хоть какая-то надежда на росы: может быть, они увлажнят землю. Директор Тереховской МТС Мешков поставил этот вопрос на бюро райкома, и, когда надо было подтверждать прежнее решение — не сеять, Еремин увидел, что из семи человек за это проголосовали только четверо. Два голоса против, второй секретарь райкома Чикомасов воздержался. Неожиданно пригодился голос районного уполномоченного по заготовкам Кравцова, о котором у Еремина до этого сложилось впечатление как о человеке осторожном. Из всех членов бюро он, пожалуй, был самым молчаливым. И теперь Еремин немало удивился и обрадовался, когда Кравцов из-за книжного шкафа, где он всегда сидел, первый подал свой голос за то, чтобы еще подождать сеять.
Еще никогда не видели Еремина ни в райкоме, ни дома таким угрюмым и нервным. Шофер Александр, искоса поглядывая в машине на его смуглое лицо с надвинутыми на глаза бровями, предпочитал не затевать с ним в дороге обычных разговоров на международные темы. Днем в райкоме Еремин то и дело вставал из-за стола и щелкал ногтем по стеклу барометра, а дома за ночь раз десять выходил на крыльцо, нетерпеливо, с жадностью всматриваясь, не просверкнет ли по сине-зеленому небосклону молния, не докатится ли отзвук далекого грома. Нет, ни вспышки, ни хотя бы отдаленного раската. Стояли безветренные лунные ночи. Он возвращался в дом, ложился на кровать, чтобы через полчаса опять подняться и выйти.