Снимать рубашку было больнее, чем он хотел признавать, но боль радовала. Она означала, что он был живым. По-настоящему живым, когда это было невозможным.
Фрэнк коснулся бока, посмотрел на яркие пятна на его торсе. Синяков было столько, что он должен был умереть. В этом не было смысла. Если кто-то пришел бы в больницу в таком виде, ему помогли бы умереть без боли, только и всего.
Но он был живым.
Он натянул рубашку через голову, поднялся на ноги. Странно, как просто он это сделал. Он не думал, что такое было возможным. Но, похоже, тут было возможным невозможное.
Его подтяжки свисали до колен, но он не надел их на плечи. Пока что. В этом месте не имело значения, выглядел ли он собранно, а у него не было сил на переживания из-за внешности. Он хотел ощущать себя потрепанно. Он заслужил это, чуть не умерев.
Он уловил звук. Аплодисменты? Нет, просто хлопки. Пока не аплодисменты, но он узнал звук радостной толпы. Он не был в доме.
Его мутило от страха.
Не может быть. Судьба не могла бросить его в место, которое покончило с его жизнью, какой он ее знал. Его удача не могла быть такой плохой.
Фрэнк прошел к шторе и подвинул ее. За ней была большая пустая комната. Полом была вытоптанная земля, местами лежало сено. В центре стоял маленький подиум, украшенный разноцветными треугольниками. В дальнем углу виднелась стойка с тем, что было похожим на костюмы, размеры сильно отличались.
Завитки дыма висели в воздухе. Букер был где-то близко, но Фрэнк его не видел. Эта часть их дома была пустой.
От нервов его тело и ладони дрожали, пока он шел по просторной комнате. Он замер у большого лоскута ткани, за которым медленно утихали хлопки.
Сейчас или никогда. Он мог вернуться в комнату, где его оставили, лечь и поспать. Может, он окажется в другом месте, когда откроет глаза.
Но Фрэнк Фейрвелл не привык легко сдаваться. Он глубоко вдохнул и отодвинул штору немного, чтобы выглянуть.
Он заметил огонь. Мимо него пробежали люди в ярких красках, все щурились, глядя на центр, где бородатая женщина раскинула руки и открыла рот, и ее голос был как у лучшей певицы в опере. Она была чудом, и было обидно, что ей приходилось оставаться тут.
Том Палец пробежал мимо него, хохоча, ударяя хлыстом по мужчине в девять футов высотой. Великан раздраженно оглядывался и ускорялся. Кроха был быстрее великана.
Множество красок и существ занимали маленькую сцену, сотни человек смотрели на них. Фрэнк еще ничего такого в жизни не видел. Это было чудесно, интересно, странно и слишком зловеще, как ему казалось.
Он вспомнил девушку-ангела, и, конечно, отыскал ее взглядом. Она прошла в центр сцены, подняв руки, платье подчеркивало ее изгибы. Гремлин подбежал к ней, протянул большой факел, и она выдохнула изо рта огонь.
Факел загорелся, но Фрэнк смотрел не на это. Он глядел на то, как ее волосы словно трепетали огнем. Он глядел на улыбку на ее лице, такую милую и опасную.
И больше всего он смотрел на счастье, которое исходило от нее волнами жара. Он не видел еще ничего милее той улыбки. Но милый было неправильным словом.
Изысканный. Восхитительный. Благолепный. Поразительный.
Он ненавидел слова, и он стал бы поэтом, только бы женщина посмотрела на него еще раз.
Словно услышав его, она взглянула на него. Она ощущала его взгляд, как он ощущал ее? Может быть, но это не имело значения. В тот миг она пронзила его до костей своей красотой и румянцем на ее щеках.
Держаться от нее подальше? Им придется выбросить его в реку.
4
ДЖЕНТЛЬМЕН И ВОР
Эвелин провела гребнем по волосам, не желая вслушиваться в болтовню за дверью. Они не перестанут говорить о новеньком. Что его лицо уже было не таким опухшим. Что за ним мог скрываться красивый мужчина. Откуда он был? Фейрвелл была известной фамилией в этих краях. Он был тем Фейрвеллом?
Это сводило ее с ума! Какая разница, тот ли это Фейрвелл? Он не должен тут быть. Он был помехой, ее народ и без того нервничал.
Жители города относились к циркачам не так, как должны были. Пока что цирк интересовал их как новое развлечение. Людям нравилось притворяться, что мир был чуть лучше, чем на самом деле. Магия не теряла свое очарование.
Инспектор манежа кашлянул за ней.
— Готова к ночи?
Никогда. Ей не нравилось быть «лицом» цирка, и еще меньше ей нравилось, что он обходился с ней как с дешевой шлюхой. Но не об этом. Она пойдет, потому что ее семья нуждалась в деньгах. Потому что она не хотела быть той, кто не играл по правилам, когда остальные старались.