— Шестеркой, что ли?
— Зачем? — обиделся Домовой. — Напарником будешь. Задача твоя простая. Во-первых, ежели залетные какие не поймут, с кем дело имеют, вразумишь. А главное — смотреть будешь, не крутится ли вокруг тех людишек, к кому в гости ходить будем, кто из ментов.
— Да ты что? Откуда же я их всех знаю?
— А и знать необязательно. Твоя задача такого человечка охмурить, будто ты меня уже пасешь и других, мол, не надо.
— Ох, крутила ты, Домовой! Врешь ведь и не икаешь!
— Вру не вру, работа простенькая, капусту иметь будешь, а вот пить разрешу только в выходные и отгулы, понял? — И Домовой захихикал. — А теперь можешь еще стаканчик пропустить и домой — баиньки. Завтра в восемь утра — ко мне.
И Домовой, к моему великому удивлению, вынул из буфета бутылку подмигивающего «Распутина». Я выпил, отвернулся, сглотнул две нейтрализующие таблетки. Потом встал, слегка пошатнулся и сказал:
— Ладно, Домовой, за мной не заржавеет.
И я пошел тяжелой нетвердой походкой долго и упорно пьющего человека к выходу.
В своем временном пристанище на Орджоникидзе я постарался все обдумать. Спрашивается, с какой стати Домовой выбрал меня? Почему из нескольких десятков «своих» алкашей выдернул нового человека? Выходило, что нужен я ему временно для какого-то внезапно подвернувшегося дела. Искать долго было некогда. Это — вывод первый. Второй — Домовой часто использует местных алкашей для незначительных делишек, — конечно, не самых опустившихся. Желательно начинающих, но уже крепко увязнувших. Но вполне возможно, что я ему показался подозрительным. Хочет проверить в деле, и тогда он скорее всего замешан в чем-то крупном.
Глава третья
На следующее утро, придав себе перед зеркалом в прихожей соответствующий вид — человек с похмелья и не в духе, — я явился к Домовому.
Он встретил меня одетый, коротко бросил: «Пошли» — и, перекинув через плечо спортивную сумку, вышел на лестницу.
— Хоть бы налил пол стакана, — заикнулся я, поддерживая имидж.
— С утра не пьем, — отрезал Домовой.
На метро мы доехали до площади Александра Невского. Домовой подошел к гостинице «Москва», передал мне сумку.
— Поднимешься на четвертый этаж. Номер четыреста двадцать один. Постучишься: два коротких, два длинных. Сразу входи, дверь будет открыта. В номере отдашь мужику иностранного вида сумку — получишь кошелек, на руке его носят, с ремешком, «педерасткой» зовется. Все.
— Ты же говорил, без криминала. Не пойду, — уперся я.
— Пойдешь, — прошипел мой «шеф». — И криминала тут никакого нет, понял! Свободный бизнес! Совместное предприятие.
— Не пойду!
— Ну, волчина, связался я с тобой! Как выйдешь, стакан получишь! Ступай. И не перечь мне!
Я вошел в гостиницу. Охранник мельком глянул на меня и отвернулся. Я нажал кнопку лифта. На четвертом этаже на ручке нужного мне номера висела табличка: «Просьба не беспокоить».
Я постучал, как было велено. Войти не успел. Дверь открылась, на пороге стоял мужик самого заштатного вида. Иностранного в нем было столько же, сколько во мне от представителя племени банту.
— Проходи, — сказал «иностранец».
В номере он взял у меня сумку, открыл ее, увидел то же, что и я в лифте: три иконы, по моему разумению — XIX века, закрыл, вынул из ящика стола сумочку-«педерастку», протянул мне.
— Видал! И всех делов! — встретил меня Домовой. — Сейчас поедем ко мне, а хочешь, бери бутылку, пей сам, один! Кто при капусте — тот свободу ценит! — Домовой протянул мне десятитысячную бумажку. Потом снисходительно хлопнул меня по спине: — Ладно уж! Угощаю! Но в первый и последний раз! У меня принцип: заработал — пей на свои!
По дороге домой мы прихватили пару бутылок, две пачки пельменей и колбасы.
В метро Домовой беспрерывно болтал.
— И заметь, Славик, никакого криминала. Поехал я в гости к тетке старушке в Псковскую губернию, привез от нее пару иконок, передал человечку. И всем польза. А человечек тот, может, иконную лавку откроет. Опять же польза! И ему, и народу православному.
Несмотря на мои нейтрализующие таблетки, за пару часов сидения в квартире Домового на Звездной я не то чтобы опьянел, но изрядно отупел. Реальность воспринималась тяжело, звуки голосов гостей за столом шли как бы сквозь вату. Поэтому я был несказанно рад, когда Домовой объявил пьянку законченной, абсолютно бесцеремонно заявив:
— Все, мужики, кончай базар! Разойдись!