Нужно сильно зажмуриться, отвернувшись от ночных глаз улицы, чтобы сделать глубокий вдох и сказать, тебе будет не очень противно, если я провожу, как хочешь, может взять машину, нет, мне нужен воздух, спустя полчаса, а мне нужна ты, молчание, если хочешь, можешь остаться у меня, куда ты ночью поедешь, нет, я серьезно, не хочу отпускать тебя в таком состоянии, в каком еще состоянии, но я же вижу, что с тобой творится, оставайся, хорошо, я не против.
Двор за нашими спинами захлопывается с плотоядным лязгом, гармошка лестницы под ногами сжимается и разжимается, наигрывая что-то из Пьяццолы, пришли, сейчас я открою дверь, только свет зажигать не буду, все уже спят, смотри не споткнись, а то соседей перебудишь, ботинки пока не снимай, осторожно, шкаф.
«Вот здесь я и живу, — устало улыбается внезапно повзрослевшая Лупетта. — Извини, что не прибрано, я просто не думала, что ты... Что мы... Что я вернусь не одна. Возьми мамины тапки. Сейчас я освобожу кресло, чтобы дать тебе сесть». Лупетта быстро запихивает в шкаф разноцветную гору платьев, блузок и юбок. Видимо, долго выбирала, как нарядиться в этот вечер. Но я на нее не смотрю. Не смотрю по той простой причине, что мой взгляд прикован к яркому бумажному прямоугольнику, пустой упаковке, впопыхах брошенной на незастеленную кровать, нервно разорванной упаковке от колготок с истошно вопящей надписью: Victoria's Secret Fashion Legwear. Satisfaction Guaranteed!
Нельзя сказать, что все в нашей палате не любят посетителей. Скорее они вызывают здесь чувство, которое можно назвать заинтересованным равнодушием. Это чем-то похоже на реакцию аквариумных рыбок на поведение человеческой руки. Да, они откликаются на постукивание и тянутся к сыплющемуся сверху корму, но холодная рыбья кровь не нагреется ни на градус от вашего появления по ту сторону мутного стекла.
Бегущие к смерти не оглядываются на живых. Черную зависть и раздражение вызывает здесь только один вид человеческих существ. Правда, эти недостойные чувства никогда не выплескиваются наружу. Более того, окажись вы вместе с виновниками их появления в палате, ни за что не догадаетесь, что в воздухе заискрилась вольтова дуга ненависти. Напротив, с ними здороваются всегда нарочито весело, громко спрашивают, как дела, а перед расставанием наперебой желают удачи. Но при этом для всех, кто лежит в палате, каждое из этих существ отмечено пылающим кровью клеймом, клеймом с восхитительным словом РЕМИССИЯ.
Да, перед вами те онкологические больные, кому удалось одурачить Косую, обмануть ее, или же обмануть себя, что по сути одно и то же. Они лежали здесь, рядом с нами, под этими же капельницами, с точно такими же катетерами, и так же громко стонали, и лысели, и блевали, и молили Бога о смерти, молили, черт возьми! Но теперь они, как ошизевшие подводники, чудом спасшиеся из утонувшей субмарины, ходят с блаженными улыбками на устах и благодарят Бога за то, что он подарил им вторую жизнь. Вы только посмотрите на их сияющие глаза, когда они говорят о невыразимом очаровании леса, которое им раньше не доводилось ценить, о теплых слезах дождя, высыхающих на их благодарных щеках, о собачках-птичках-букашках-таракашках и всяческих других божьих тварях, копошение которых вызывает у них неподдельное умиление.