— Точно. Начальник сам мне сказал. А что напишет молодой Гартман, ты, я думаю, догадываешься.
Пухлая девушка прикусила губу. А потом сказала:
— Это мы еще посмотрим, что он напишет. Пей кофе. Чтобы не опозориться перед девушкой.
Я глотнул кофе. Это оказался почти чистый кофеин. У Блюменфельдовой были доброе сердце и щедрая рука. Однако же молодой Гартман, сын старого Гартмана — это молодой Гартман, сын старого Гартмана. Шеф знает, кто составляет его «All The King’s Men».[26]
Глава шестая
Вечеринка в поднебесье
На Гржебенки, к вилле шефа, доставшейся ему в качестве жениного приданого, нас привезло такси, которое вызвал совершенно сраженный алкоголем Копанец. И опять я не смог поговорить с барышней Серебряной о том, что меня действительно занимало. Дашин кофеин чудесным образом воскресил Копанеца, и всю дорогу он с переднего сиденья развлекал русалку своей болтовней.
Вилла, принадлежавшая до покойного министра какому-то подлинному владельцу, сияла среди звездного вечера, подобно гигантской люстре. Было уже около десяти, когда мы — в белоснежной тени барышни Серебряной — вошли в огромную гостиную, где в полном разгаре было то, что выдавалось здесь за веселье.
По бесконечному персидскому ковру к нам, пошатываясь, подбежал шеф, издававший дежурные приветственные возгласы. Я огляделся. Как и многие другие компании, эта полностью дискредитировала все мечты утопистов старых времен. Ослепительные зубы, блуждающие взгляды и ничего не значащий и никому не нужный треп создавали впечатление часто описанного в английских романах high society[27]. Практически все присутствующие были людьми, которые что-то значили, и соответственно, большими невротиками. Ведь они могли (государственные деятели — за одну ночь, деятели искусства — помедленнее) опять превратиться в тех, кто не значит ровным счетом ничего, так что отношения между ними не шли дальше взаимного оскаливания в улыбках.
Интерес на таких сборищах представляли обычно только женщины, но с этой точки зрения шефово суаре отличалось скудостью: присутствующие дамы все поголовно принадлежали к старшему поколению, так что красота была представлена лишь супругой кинорежиссера Биндера, которая ловко подцепила маэстро, работая «хлопушкой» у него на фильме. К несчастью, эта красота была практически немой, так что министр Перла, которому подсунули ее утехи ради, уже совершенно изнемог. Он сидел возле поэта Врхцолаба, притворяясь, что слушает рассуждения о молодежном движении, а по его лицу, как по киноэкрану, чередой тянулись отражения бессвязных мыслей. Получившая отставку красавица отдыхала под громадным фикусом: на губах — улыбка Моны Лизы, под боком — мой взмокший коллега по редакции Андрес.
Барышня Серебряная внесла в увядающую вечеринку настоящее смятение. Стоило шефу ее представить, как государственный деятель позабыл о своих мыслях и так решительно отверг Врхцолаба, что специалист по молодежи утратил дар речи. К сожалению, кофейная роза тоже не отличалась разговорчивостью. Наверное, ей был внове интерес к ее прелестям со стороны столь высокопоставленных личностей, так что министру осталось только утешаться видом теней между выпуклостями цвета какао в декольте белого платья.
И ее глаза, заметил я, тоже принялись, как и у прочих, блуждать по помещению. Я проследил за их взглядом и заметил нечто такое, над чем задумался далеко не сразу; и хотя объяснение лежало на поверхности, убедительным оно мне все же не показалось. Антрацитовые зрачки неотрывно следовали за плохо державшимся на ногах шефом, который, покинув общество министра, отправился сказать пару слов известному трагику, а от него логичным образом перебрался к шезлонгу с покинутой Моной Лизой. Загадочность проявленного зрачками интереса была мне здорово неприятна. Но поделать я ничего не мог. Бедняге министру никак не удавалось увести свои шутки с поля бюрократических ассоциаций, и под гнетом молчаливости барышни Серебряной он начал вновь помаленьку увядать. Зато знаток молодежи Врхцолаб оживился и воспрял.
— Обнадеживающим фактором является то, — сообщил он вскоре после того, как министр окончательно сломался, — что нынешний слет творческой молодежи собрал на пятнадцать процентов больше участников, чем прошлогодний. И все-таки мы не можем почивать на лаврах. Кое-где, как я слышал, эти слеты носят формальный характер. К примеру, в Еникове-Соботце директор восьмилетки записал всех учеников на конкурс чтецов-декламаторов без их ведома. И это при том, что в школе учатся пятеро заик…