Поездка по суше непривычной к путешествиям девочке далась нелегко. Однако Арно старался развлекать ее, и его собратья-тамплиеры берегли спутницу от тягот дороги, поэтому ко времени приезда в Геную страх Алисии начал отступать.
Но он вернулся, стоило ей ступить на мокрую, скрипучую палубу «Сан-Никколо».
Арно был рад, что им предстоит плыть на галере. Он пояснил Алисии, что галере не грозит штиль, в отличие от нефов и бусов, вынужденных полагаться исключительно на паруса, и указал на два ряда весел по бортам судна. Алисия же видела только, как низко сидит оно в воде, и перестала тревожиться насчет жизни в Утремере, поскольку пришла к убеждению, что не переживет путешествия по морю.
Морская болезнь навалилась на нее даже прежде, чем из виду скрылся генуэзский маяк. Целый день она беспомощно корчилась в отведенном ей на палубе закутке — Арно наказал сестре не смешиваться с другими пассажирами — и пыталась унять тошноту, грызя двойной выпечки корабельный сухарь. В отличие от других пассажиров, запасшихся едой, Арно не взял с собой ничего, потому как всерьез воспринимал клятву тамплиера о бедности, послушании и воздержании. Ночью все становилось хуже, и Алисия со страхом наблюдала за тем, как солнце садится в море за кормой. Спала она плохо, и постоянно просыпалась от постанывания и скрипа деревянного набора корпуса, от плеска волны о борт, от храпа соседей, а также от возни невидимых в темноте крыс и мышей. Каждый пассажир прихватил с собой по глиняному ночному горшку, и с каждым вдохом до девушки доносился смрад мочи, рвоты и пота. Долгие часы лежала она без сна, расчесывая блошиные укусы и глотая слезы, наворачивающиеся на глаза при воспоминании о привычной и уютной жизни, которую некогда вела. Ей хотелось обрести утешение в объятьях брата, но тамплиерам запрещалось прикасаться к женщинам, даже если это их матери или сестры.
Хотя большинство путников составляли мужчины — купцы, паломники и гордые юнцы, принявшие крест и беспрестанно хвастающиеся тем, какие подвиги свершат в Святой земле, имелось и несколько женщин, возвращавшихся в Тир к мужьям после поездки в родную Францию. Были среди них и паломницы, решившие исполнить обеты даже в разгар войны. Одна добрая матрона, тронутая юностью сироты, изъявила готовность принять Алисию под свое крыло, но та не решалась согласиться, боясь огорчить Арно.
Однако она жадно ловила веселые разговоры спутниц, удивляясь, как могут те так легкомысленно относиться к поездке в осажденную врагом страну. Порт Тир да несколько разрозненных замков — вот все, что осталось у христиан в Святой земле. Акра, Яффа и священный город Иерусалим оказались в руках неверных. За время поездки Алисия наслушалась рассказов брата о подлости сарацин и проклятий в адрес их предводителя, султана Египта и Сирии Салах ад-Дина, известного христианам как Саладин. Всякий раз при упоминании этого ненавистного Арно имени девочка вздрагивала. Храбрость Арно сомнений не вызывала. Брат не боялся, похоже, даже коварного, злого моря. Если ему суждено умереть в бою с неверными, он наверняка попадет в рай. Но что будет с ней?
Арно сказал, что плавание до Тира займет примерно тридцать пять дней, и пояснил, что ветер по преимуществу дует с запада, значит, будет сопутствовать им. Обратный путь из Святой земли, продолжал он, занимает куда больше времени, потому как кораблям приходится идти против ветра. Когда молодой человек обмолвился, что им опасаться нечего, раз возвращаться во Францию они не собираются, девушка содрогнулась в душе, поскольку не хотела окончить дни в чужом, раздираемом войной королевстве, называемом Утремер — Земля за Морем. Алисия подслушала разговор брата с товарищем по ордену, в котором Арно обмолвился, что знаком с настоятельницей аббатства Богоматери Тирской и рассчитывает пристроить к ней сестру в качестве сначала трудницы, а затем послушницы Девочка выяснила, что в Тире не сможет оставаться с Арно, поскольку женщины не допускаются в командорства храмовников, даже если речь идет об осиротевших маленьких сестренках. Но и стремления стать монахиней в себе не замечала. Разве Господу не угодно, чтобы невестами Христовыми становились по своей воле, а не потому, что деваться больше некуда?