В результате этого афганцы утратили отношения с обычными командирами, которые теперь считали афганских ополченцев ненадежными. Поэтому спецназ продолжал действовать самостоятельно, "с помощью, вместе и через" местные афганские силы. В результате мы создали крайне важные отношения и структуру для развития афганской армии. Со временем командиры сухопутных сил стали делать все больший акцент на партнерстве общевойсковых подразделений с зарождающейся афганской армией. Мы были с ними, чтобы удостовериться в их успехе. Теперь я узнал от Джареда, что Болдюк рассматривал эту новую операцию как шанс действительно показать ISAF и всему миру, что Афганская армия может внести свой вклад. Наша работа заключалась в том, чтобы обеспечить воплощение его намерений в жизнь.
Я объявил приказ о готовности к поддержке операции ISAF, к большому огорчению моей группы. Мы находились на базе всего неделю. Они хотели больше времени провести с афганцами. Наши солдаты ANA нуждались в дополнительной подготовке, чтобы убедиться, что все знают базовые боевые навыки. Нам нужно было больше сержантов и офицеров, чтобы они руководили солдатами. Но больше всего, несмотря на то, что мы знали некоторых из них по прошлым командировкам, нам нужно было возобновить и продолжить строить наши отношения. Нам нужен был уровень доверия, который мог бы выдержать трудности боевых действий.
Я сообщил всем, что через двадцать четыре часа мы отправляемся в KAF. Проклятая миссия еще даже не была официально объявлена, но я должен был заручиться поддержкой афганцев. Мы провели совещание группы в небольшом глинобитном ТОСе, и почти все комментарии начинались со слов: "Но капитан...". У нас не было другого выбора, кроме как сделать миссию успешной, поэтому мы организовали чаепитие с афганским руководством в их лагере.
Шинша, афганский командир, и Али Хуссейн, мой протеже со шрамами, пришли и устроились вместе со мной и Биллом на полу их главной глинобитной хижины, которая использовалась в качестве штаба ANA. За кипящим горячим чаем я начал со своей лучшей речи футбольного тренера перед большой игрой. Я активно использовал многовековой неписаный племенной кодекс "Пуштунвали", древнюю идеологию, которая управляет действиями членов пуштунского племени. Они верят, что после смерти их будет судить их бог, Аллах, по тому, насколько точно они следовали кодексу Пуштунвали. Я вдалбливал им кровную вражду с талибами (бадал), обязанность чтить семью (нанг), любовь к пуштунской культуре (дод-пасбани) и их клятву защищать ее (тохм-пасбани).
"Запомнит ли ваш народ ваши имена? Хотите ли вы снова жить под пятой талибов?". Затем я воскликнул: "Вы - львы Кандагара! Вы - защитники южного Афганистана! Мы сражались и проливали кровь вместе с вами много лет. Неужели вы не будете сражаться со мной сейчас?" Мои афганские товарищи, одетые в форму и сидящие на полу со скрещенными ногами, казалось, сосредоточились на моих словах.
"Ни одна страна никогда не помогала Афганистану так, как Америка. Разве мы не помогли вам победить русских?" спросил я.
Затем я сказал им, что это их шанс получить бадал, или месть, за то, что случилось с группой Шефа, и залечить открытую рану. Это то, чего они отчаянно хотели. Сузив глаза, они хмыкнули и кивнули.
Али повернулся к Шинше.
"Вали на?"[3] - сказал он.
Теперь наступала самая трудная часть. Мы должны были придумать, как рассказать им о миссии, не раскрывая слишком много подробностей. Я решил, что мы можем дать им достаточно информации, чтобы их идеи вписались в уже составленные нами планы, заставив их думать, что это их план. Если бы это был их план, они бы держали его в тайне, зная, что если они проболтаются, то талибы будут предупреждены. Лояльность в Афганистане можно купить, и мы знали, что у талибов есть шпионы в афганской армии. Черт, мы знали, что на огневой базе были талибы. Мы просто не знали, кто они. Я объяснил, что никто из солдат не может покинуть базу, все оружие должно быть заперто, а все мобильные телефоны и телефон в казарме должны быть конфискованы.