Ребята шли по лугу, и Эва рассказывала, что в этом году она училась в пяти школах и как это скверно — только подружишься с ребятами, глядишь, а уж надо уезжать.
— Но я, видно, привыкла. Я бы, наверное, не смогла жить всё время в одном городе. Затосковала бы, — задумчиво сказала она.
Витька слушал, и ему было очень грустно. Может быть, и не хорошо завидовать, но он завидовал ей тихой безнадёжной завистью.
Он искоса поглядывал на неё и чувствовал себя неуклюжим и глупым. «Ну, что я ей могу рассказать? Как ловить раков? Так ей на это — тьфу! Очень ей, девчонке, это надо. Тринадцать лет сиднем просидел в своём Зареченске. Ничего не видел, ничего не знаю…» — думал Витька.
Он вздохнул и начал рассказывать Эве про мимикрию.
Эва внимательно слушала, а потом сказала:
— Какой ты умный, Витя! А я всю жизнь вижу львов и не знала, почему они жёлтые.
Витька изумлённо взглянул на неё: смеётся она, что ли?
— Эй ты, девка в брюках, а ну, поди сюда, — раздался хриплый голос.
Витька оглянулся и увидел двух мальчишек чуть постарше его.
Мальчишки были мордастые, в плоских кепочках с пуговками и малюсенькими козырьками.
Они стояли широко расставив ноги и рассматривали Эву наглыми прищуренными глазами.
У одного из них на губе висел замусоленный окурок.
Эва пошла им навстречу. Витька за ней.
— Глянь-ка, Федька, девка в брюках! С кого сняла? С него? — мальчишка ткнул пальцем в Витьку.
— Нет, это мои брюки, — сказала Эва.
— Её брюки! Слышишь, Федька? Её брюки! А это мы сейчас проверим, — мальчишка протянул коротенькую, в заусеницах руку.
Витька шагнул вперёд, заслонил Эву и сказал:
— Не трогай её.
— Шо?! — закричал мальчишка и выплюнул папиросу. — Ты слышь, Федька, защитник нашёлся. Девку защищаешь. А сопли утёр?
Мальчишка протянул руку и больно дёрнул Витьку за нос.
Витька оттолкнул руку, и в тот же миг ему показалось, что из его правого глаза брызнули разноцветные искры.
Витька закрыл лицо руками, согнулся и почувствовал, как его очень больно ударили в ухо.
Тёмная слепая ярость налила Витькины руки свинцом.
Он услышал испуганный, недоумевающий голос Эвы:
— Мальчики, что вы делаете? За что?
И ринулся вперёд. Витька вцепился руками в новенькую куртку своего врага и что было сил ударил его головой в подбородок. Витька услышал, как у мальчишки клацнули зубы, и ещё раз ударил, и ещё.
Боли он не чувствовал.
Мальчишка завыл и опустился на колени. Второй, которого звали Федькой, подбежал сзади и стукнул Витьку по спине. Потом суетливыми движениями он стал оттаскивать его от своего дружка.
Витька ещё раз рванул куртку так, что она затрещала, и, отпустив её, обернулся к Федьке.
Видно, лицо у Витьки было такое яростное, искажённое, что Федька охнул и, как заяц, приседая, побежал прочь.
Эва стояла, прижав ко рту крепко сжатые кулачки, и глаза у неё были огромные, как небо. И такой в них был страх, что Витька снова обернулся к мальчишке, готовый драться до последнего.
Но тот сидел на траве, размазывал кулаком слёзы по красной физиономии и рассматривал разорванную куртку.
Он тихонечко выл и приговаривал:
— Куртку порвал, бешеный… Новенькую куртку… мою куртку… Как я теперь домой покажусь? Я тебя просил рвать? Просил, да?
Эва подошла, схватила Витьку за руку, и они побежали по лугу.
— Я тебя ещё поймаю, конопатый. Погоди, погоди! — закричал мальчишка.
Витька попытался остановиться, но Эва обхватила его за шею и прошептала:
— Витенька, не надо! Бежим скорее. Он дурак.
Они спустились к самой воде. Эва намочила платок и приложила к Витькиному глазу.
Витька сопротивлялся для виду, но ему было приятно, что Эва заботится о нём. Да и больно было здорово. Под глазом растёкся большущий синяк. Глаз заплыл и плохо открывался. А ухо стало толстое, как оладья.
— Зачем они так? Ну, зачем? Что мы им сделали? Дураки противные, — говорила Эва, и в глазах её дрожали слёзы.
Витька разрешал ухаживать за собой, молчаливый и суровый, как и подобает бойцу.
— Тебе больно, Витька? Бедненький глаз, бедненькое ухо, — приговаривала Эва.
— Ерунда. Ничуть не больно, — отвечал Витька, еле удерживаясь, чтобы не зареветь.
Но реветь было никак невозможно.
— Ты очень храбрый, Витька. Ты смелый и хороший, — тихо сказала Эва.
Витька покраснел и почувствовал чуть ли не нежность к тем двум дуракам, из-за которых вышла вся эта история.
И вот наконец наступил великий день. Все цирковые люди, от сторожа до директора, ходили какие-то необычные — торжественные и светлые. Все были очень вежливы. Никто не бранился, никто не поддразнивал доверчивого Яна.