ягод ниц, светятся щели. Испытывая робость, все-таки преодолеешь этот мрак,
нырнешь и появишься впереди парома. Затем выскочишь из воды, будто бы
хочешь ухватиться за стальной канат; за него катер тянет паром. Заохают
женщины: дескать, руку озорник распорет - из каната торчат жилы, под
паромное дно угодит. Заругается мужчина. Ты сверкнешь ягодицами. Через
минуту кто-нибудь из ребят, держась за якорь, выдернет тебя на корму.
Неужели это опять когда-нибудь будет?
Обманутыми, беззащитными, бесприютными мы чувствовали себя, всходя
на холм. На косогорах, любопытствуя, что за мальчишки объявились, встают на
задние лапы суслики. Мы почти не замечаем их, и они ласково посвистывают,
привлекая наше внимание. Они, как маленькие дети, доверчивы и не
соображают, что бывает не до них. И вдруг во мне поднимается такая жалость к
сусликам. Мы им интересны. А мы, случается, выгоняем их из нор и убиваем,
чтобы обменять шкурки на крючки - заглотыши, на акварельные «пуговки»,
прилепленные к картонкам, на губные гармошки.
- Постоим возле папки? - спрашивает Саша.
Я не отвечаю, чтобы не пустословить. В ровике возле могилы уже нет ни
серебра, ни снеди. Под ветром клонит паслен; звездчатки его белых, розовых по
краю цветов весело глазеют в небо, где кружат канюки. Дядя Шура любил
голубей. В детстве у него была их огромная стая. Если бы он не умер, то мы
попросили бы его пойти с нами в Магнитную, и тогда наверняка взрывник
возвратил бы Страшного и Чубарую.
Взрывник был дома. Он сидел с гостями в палисаднике. Когда мы
остановились за акациями, он рассказывал, как начальник рудника целый день
водил Ворошилова по горе Атач, показывая месторождения железняка.
- В те поры было много настоящего магнитного железняка: он еще не успел
размагнититься от взрывов. Жалко. Эдакую фантазию порушили. И я
участвовал... Кабы знал, не стал бы. А то не знал... Водил, водил, значится,
начальник, показывал, показывал, а тот к вечеру внезапно и говорит: мол, как
все же, есть руда в Магнитной или нет? Разработки на Атаче едва начинались.
Он хоть и вождь, а сквозь землю не видел. Начальник рудника с год как
сообразил, что имеются люди, из руководства, из инженеров, какие вводят в
сумление верха: железа-де в Магнитной мало, угрохает государство большие
мильоны на строительство завода, а варить чугун и сталь будет не из чего.
Смекнул он и то - Ворошилову поручено развязать это сумление. Комиссий
наезжало видимо-невидимо. Чтоб убедить их в богачестве горы, начальник
приказал выбить штольню сажен на двести и водил туда комиссию. Повел и
Ворошилова. Как завел, да как включил там электричество, да как засверкала
руда, так Ворошилов и взвеселел. Бают: успокоил он верха. Молва, похоже,
верная. Припоминается, дело на строительстве ходче пошло - поехало!
Взрывник огладил бороду, заметив нас за акациями. Мне даже почудилось,
что в его глазах блеснула радость.
- Погодите маненько, - сказал он гостям, - пришли мои товарищи по
голубиной охоте. Вы пейте, закусывайте, а я отлучусь. Задержусь, так не
поимейте обиды. Товарищи ведь!
Я опасался, как бы он не рассердился, что мы торчим за штакетником.
Возьмет и под этим видом велит проваливать. С осторожностью я отнесся к
тому, что он назвал нас ласково, неожиданно, без покровительственности -
товарищи по голубиной охоте. Некоторые взрослые из рабочих стеснялись, что
занимаются голубями, и подтрунивали над собой, а то и грубовато
выкручивались, оправдывая свою слабость тем, что не уважают ни рыбалки, ни
водки, ни карт. Взрывник, прося гостей не посетовать на его отсутствие, не
выразил пренебрежения к нашему голубятничанию. Вероятно, считал, что в
этом нет для нас ничего зазорного. И это меня насторожило
- Братовья, - сказал взрывник, обогнув палисадник, - что ж вы? А Терпения
не хватило? Обганивать вздумали? Чубарую связали, Страшного нет? Страшной
от голубки завсегда удует. У него имеется понятие о доме. У человека понятие о
родине, у голубя - о доме. Я души не чаял в жене и детишках. Временное
правительство как смахнули, я у-лю-лю с германское фронта. Посколь я был за
народ и у меня было понятие о родине, вот о Магнитной, о степи и холмах
вокруг нее, я поворотил и в Питер... Ну, выкладывайте, что у вас подеялось?
Мы рассказали. Он посоветовал связывать голубей на два крыла, ввел нас во
двор и велел лезть на чердак. Мы робко прошли по гранитным плитам,
накаленным солнцем. За углом Саша мне шепнул:
- Вдруг да лестницу уберет? - и подкрепил свой страх бабушкиной
мудростью: - Мягко стелет - жёстко спать.
- Дура! - осадил его я и прикинул, что с чердака можно уцепиться одной
рукой за край крыши, затем ухватиться другой, выбраться на скат оттуда
спрыгнуть на каменный забор, чуть пробежать по нему и сигануть в полынь.
На турнике, подтягиваясь, я легко выжимался до пояса. Саша этого не умел.
И я отменил свой ловкий побег и мараковал, как бы нам в случае чего удрать
вместе.
Я приказал Саше остаться у лестницы, сам поднялся на чердак. Разыскивая
в сумраке гнездо Страшного и Чубарой, прислушивался, не происходит ли чего
внизу. На чердаке было полно голубей. Они ворковали, пищали, укали, а те,
которых спугивал, перелетывали, звеня крыльями, при посадке хлестали ими по
балкам. Я думал, что из-за этого шума мне кажется, будто во дворе все тихо. И
действительно, там ничего ожидаемого не случилось. Саша, когда я выглянул из
чердачного лаза, стоял на прежнем месте: взрывник баловался с цепной собакой,
похожей на медведя.
Он проводил нас до околицы и уж вдогон наказал до тех пор держать
голубей в связках, покамест они не начнут высиживать птенцов.
Паром отчалил от пристани, едва мы стали спускаться к переправе. Хотя мы
ждали его долго и появились домой в темноте, мы чувствовали себя
счастливыми. Бабушка подняла ругань, грозясь оставить нас голодными, но
Саша сцепился с нею наперекрик (ему она прощала все); и она угомонилась и
дала нам по тарелке горошницы, и полезла под кровать, чтобы выпить рюмочку
за хорошего человека со старой Магнитки. По разумению моей матери, гораздо
удобней было держать водку в шкафу, притом в отделении на уровне души:
протяни руку - налей, и через мгновение выпьешь. Однако бабушка хранила
бутылку с водкой под кроватью, подле стены. Достав из шкафа прямую
граненую рюмку и поддев ложкой сливочного масла, она полезла под кровать.
Опиралась бабушка не на ладони, а на локти: в правой руке рюмка, в левой -
ложка с маслом, - поэтому вздымала кровать со всем ее чугунным весом, с
толстой периной, стеганым одеялом и с тремя сугробами подушек. Бульканье
наливаемой в рюмку водки обычно слышалось из-под кровати, а вот как
бабушка выпивала эту водку, не было слышно! И выпивала она ее насухо, если
не считать единственной капли, которая выпадала на язык бабушки, когда она,
выпятившись из-под кровати и стоя на коленях, переворачивала рюмку над ртом,
прежде чем поцеловать в лучистое донце. В студенческие годы полушутя-
полусерьезно я пытался понять, как она умудрялась пить под кроватью, но
всякий раз захлебывался водкой, а рюмку опоражнивал всего лишь наполовину.
Саша и я так проголодались, что, кроме горошницы, которую мы
наперегонки уплетали, для нас ничего на свете не существовало, и все-таки мы
покосились под кровать, откуда бабушка напомнила, что пьет за хорошего
человека из Магнитной. Она чокнула рюмкой в поллитровку и поползла
обратно, благодаря бога за то, что он дал талант тому, кто придумал
электричество, и тому, кто придумал водку.
...Хотя Страшной и Чубарая один раз от меня улетели, я, однако, не потерял