- Только так. Она и нравственная ценность. Самый что ни на есть фундамент
нравственности.
Они замолчали. Вячеслав решил, что отец намеренно замкнул их разговор на
нравственности и сейчас обязательно поинтересуется его поездкой к Тамаре. Вячеслав еле
сдержался, чтобы не сказать отцу, как собирался покончить с собой и как его спасла
Тамара. Очень уж отец был темен лицом. А цвет подглазьев страшен: от сизых разводьев
до фиолетовых, а сквозь них, как смазка йодом, проступает блеклая желтизна.
- Пытаюсь вспомнить, сынок, о чем толковали. Нисколь голова не варит, болванки, на
которые шапки натягивают, лучше кумекают.
- Пап, о расточительности.
- Погоди. Недавно меня донимала тоска. Не просто определить. С красотой ее можно
сплавить.
- Тоску?
- Во! Нравственная красота! Грубятины, разболтанности, фальши - навалом. Уцепил?
- Еще бы!
- Тогда пошли на горно. Печку пора открывать.
44
Горновые, стоя один за другим и хватко держа стальную пику, пытались прошибить
летку. Что-то закапризничал комбайн, с помощью которого подрезали и бурили летку.
Леточная глина закаменела от жара, ухала под ударами пики. Три пары ног, обутых в чуни
и словно припаянных к металлическим плитам, углы локтей, войлочные шляпы тульями
вперед - во всем этом ощущалось слитное упорство. Невольно подчиняясь его силе,
Вячеслав подавался грудью к горновым, будто они нуждались в том, чтобы он им помогал.
Отшатнувшись назад, он услышал, как из печи фыркнуло, и сразу суконные фигурки
горновых побежали среди белого звездопада.
Из горновых Вячеслав выделил высокого верткого парня. Отец сказал, что он техник,
работает на домне с прошлого года, фамилия Андреев, а зовут все Андрюшечкин, потому
что он симпатяга и добряк.
Из летки донеслось клокотание, и чугун потек медленней. Андрюшечкин начал
прочищать пикой леточное отверстие. Спецовка дымилась, когда он, прошуровав дорогу
новому металлу, отскочил от канавы. Лицо раскаленное, потное, но дышит удалым
весельем.
Необычайно здесь, на домне! Сначала искры роились возле горна, белые, маленькие,
ершистые, затем стали взлетать из всего чугуна, бегущего по канаве, сделались
махровыми, сиреневыми, а теперь голубоваты, к тому же источают багровую пыльцу. А в
ковше, куда льется металл, качается карминная корка и сквозь нее проклевываются жальца
вишневого, зеленого, золотистого пламени. Отец позвал Вячеслава в будку, стал к пульту
управления электропушкой, над которым торчали рукоятки. Он повернул крайнюю.
Позади на щитке щелкнули контакты, между медными рожками пыхнуло зеленое пламя.
Через миг из дула пушки поползла черная глина и, обломившись, упала на пол толстым
смолянистым чурбаком. Пушка снялась с места, воткнулась носом в гнездо летки, закрыла
дорогу кипучему шлаку, бурлящему гулу, полотнищам огня.
Шлак, который остался в канаве, пузырился. Он ускользал из-под замершей в наклоне
пушки желтым, как охра, прекратившим беситься ручьем.
- Не было страшно? - спросил Вячеслава вдруг ставший горделивым отец.
- Почему?
- Конец-то плавки - вроде извержения вулкана. Тебе, сынок, ежели ты возле печки не
робеешь, подходит здесь.
- Пап, в Америке люди из городов прут, а у нас наоборот. Почему?
- Америка нам не пример.
- Дело не в примере. Понять хочется. Передвижение человеческих масс.
- Должно, заработки притягивают? Еще, может, какие выгоды и экономические
расчеты.
- Американцы, конечно, ловкачи по части выгод и расчетов. Но, пап, если бы люди на
свете во всем преследовали выгоду, они бы превратились в жадных и грязных чудовищ.
Тициановская «Венера» олицетворяет красоту. Купили ее не кто-нибудь, а те же
американцы.
- Они богаты.
- Богачей много. Третьяковых да Строгановых единицы. Пап, конечно, они
переезжают в маленькие местечки от ядовитого воздуха, от убийственных шумов и
сутолоки к чистой воде, к природе. И условия там, конечно, есть для проявления
способностей, для духовного развития, для интересной жизни потомков.
- Возможно, так.
- Пап, я ищу выход. Ты знаешь, в Слегове меня поразил парниковый комплекс! Я даже
вел плуг по чернозему, прямо в парнике.
- Чего искать? Вот печка, становись! Всем тонкостям обучу.
- Пап, не навязывай.
- Кормить, растить, учить - принуждения нету. Работу выбрать - сразу «не навязывай».
- Ты делал это по доброй воле. Великое тебе спасибо! Ты сам выбрал себе дорогу. Дай
и мне... Тогда...
- Тогда ломка была. Сам?! Кабы.
- Из-за любви к этому деревню бросил?
- Любовь любовью...
- Не тебя ли дедушка обратно в деревню звал? Дядя Ваня тоже звал.
- Не с моей семьей было срываться. Сам-семь. Прокормиться не шуточки. До
некоторой степени я и оставался крестьянином.
На пушке никли, истончались, прекращали дымить флажки огня, трепыхавшиеся над
шлаком. Отец опять строго вытянулся у пульта, сжимая в ладонях черного эбонита ручки.
Рокоча, пушка толчком поползла обратно. Едва ее широкий зад тяжело завис над литейной
канавой, из леточного гнезда выкрутилось кадящее пламя и обнаружилось, что конец
ствола раскалеп. Черная «глина», выдавленная из пушки в леточный канал, должна была
перекрыть шлаковый поток.
Отец убедился в том, что летка закупорена прочно, и отвел пушку на обычное место,
где горновые заправляют ее «глиной». Тревожного беспокойства, которое вызывалось
сердечной болью, на его лице теперь не было, была скорбь, за которой угадывалось
бессилие и неприятие.
- До сих пор, - сиплым голосом промолвил он, - я больше отвечал за твою судьбу, чем
ты. Сейчас я снимаю с себя ответственность.
- Снимаешь?
- Хватит.
- Почему снимаешь ответственность, а не передаешь?
- Отрекаюсь.
- Я не принимаю отречения, пап. Я определю свою судьбу не по мотивам личного
характера.
- Ты... Вы, вы только и знаете вертеться в кругу личных интересов.
- Пап, ты горячишься.
- Девки, выпивки, магнитофоны, джинсы, вылазки на природу...
- Я переболел личным. Без него, ясно, редко кто обходится.
- В старину справедливо говаривали: вырастишь ворога на свою погибель.
- Ты не понял. Я не с точки зрения твоей и моей. Я с точки зрения будущего.
- Каких только идей не прикрывали будущим.
- Ты убедишься. Ты, пожалуйста, не думай, что нес двадцать лет неблагодарную
обязанность. Ты убедишься.
- Что хочешь делай: отныне я не отвечаю за тебя.
- Ты будешь гордиться мной!
Они спустились на литейный двор, электрическая пушка обдала их чугунным жаром и
запахом горелой серы.
Горновые, закуривая перед трудной уборкой, пытливо посматривали на отца и сына.
СОДЕРЖАНИЕ:
Повести
Голубиная охота
Мальчик, полюбивший слона
Смятение
Лягушонок на асфальте
Document Outline
Лягушонок на асфальте
ГОЛУБИНАЯ ОХОТА
МАЛЬЧИК, ПОЛЮБИВШИЙ СЛОНА
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
СМЯТЕНИЕ
ЛЯГУШОНОК НА АСФАЛЬТЕ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44