— В этом нет никакого смысла, доктор, никому не нужно сюда вламываться, чтобы взорвать вагон — или же весь поезд. Какого предсказания вы искали? Доедете ли вы в Иркутск в целости и сохранности?
— Свет, эти отдельные дробинки света, не эфир, а лучи, die Lichtquanten[82], может быть и волной, пока мы находимся в Лете; должно быть, имеется что-то в природе света, а так же в природе тьвета, на этом самом низшем уровне — что проникает через все акаши праны, что непосредственно сплетается с сознанием человека — а вот протьветляли ли еще и животных? — чтобы оказывать влияние на прохождение, на поляризацию, человек смотрит, а может он только думает, и — и — так. Помогите мне.
Я-оно схватило за другой конец зеркала.
— Тяжелое.
— Чистый тунгетит на серебре.
— Наверное, целого состояния стоит.
— Хмм, вы правы, об этом я не подумал.
Тесла опустил край зеркала в плоский ящик, обложил тряпками и прижал крышку. Я-оно подало ему висячий замок.
— О чем?
— Что мог бы захотеть на этом еще и заработать.
— Украсть целый вагон?
Степан покачал головой.
— Mademoiselle Филипов занималась страхованием, но все это и так принадлежит Его Величеству.
— Стоимость оценивали?
— Сто тысяч рублей. Даже больше. Но как можно оценивать стоимость машин доктора?
Тесла навесил замок.
— Пока я их не проверю в деле, неизвестно, имеют ли они вообще какую-нибудь ценность.
— Но одно уже это зеркало…
— Зеркало! Оно вовсе и не будет служить зеркалом. Вот как вы думаете, что это такое? — театральным жестом Тесла обвел погруженные в полумраке внутренности грузового вагона вместе с содержимым. Несомненно, у Теслы имелась склонность к показухе. — Это арсенал Лета.
Он подошел к пирамиде жестяных упаковок, каждая из которых была обозначена порядковым номером и фирменным знаком Tesla Tungetitum Со:, пирамида превышала даже высокого серба, доходя чуть ли не до потолка.
— Эти три выпрямителя мы подключим к электрической сети Иркутска, нам надо обеспечить прохождение тока порядка сорока мегатемней; здесь у меня имеется почти километр изолированного кремнием кабеля на основе холода с высоким содержанием меди, а вон там — из того мы сделаем зажимы. Из вон того — теневую клетку. Посмотрим, какое давление они выдержат.
Он собирается пропускать через лютов теслектрический ток. Я-оно глянуло в открытый ящик. Кабель с присоединенным игольчатым стволом и неудобным спуском тянулся отсюда к бочонкообразной упаковке, в которой урчали невидимые устройства; точно такой же кабель выходил из другого отверстия, сворачиваясь слишком крупными витками в тот же самый ящик, где в опилках и тряпках лежали круглые сосуды, заполненные углем. Углем?
— Но ведь это же не стихия лютов?
— Их не сожжешь, не заморозишь, не разобьешь. Лишь то, что дает им жизнь, сможет эту же жизнь и отобрать. В Праге не было оказий для испытаний… Впрочем, мне не советовали заниматься изобретательской работой в Стране Лютов.
Я-оно коснулось края сосуда. Стекло было холодным, слегка покрытым инеем; влага прилипала к пальцам, пощипывала кожу.
— Так вы хотите их что… Высосать? Слить? Что? Теслектричество?
— Когда мы отправляемся в пустыню, то берем с собой запасы воды, ищем прохладу, строим защиту от жара, растягиваем тень. Когда же отправляемся в край арктических морозов, то выступаем в меховой одежде, надеваем теплые вещи, строим теплые убежища. Пришли люты — что они несут с собой? В чем их спасение на чужой земле? Надо отобрать это у них!
Я-оно подняло взгляд. Доктор Тесла проверял пломбы на ящиках — выпрямившись, держа левую руку за спиной, его белый пластрон отражался на сером металле треугольным пятном. В этом грязном полумраке трудно было что-либо сказать с уверенностью, но тени на фигуре ученого, под складками его костюма, в морщинках на лице — разве не вытекали они вновь из своего русла, словно разлившиеся реки? Не текли увертливыми ручейками, несмотря на свет и полутьму?
Еще более значащим было поведение седоволосого агента охраны. Скрытый в молчании, неподвижности и темноте, он стоял у Теслы за спиной, перемещаясь лишь тогда, когда серб переходил от ящика к ящику; постоянно вне поля его зрения, но всегда близко, словно мать, следящая за первыми шагами сына, словно санитар, опекающий больного — было что-то такое в фигуре Степана, в напряжении его рук.
— Зиму? Отобрать Зиму?
— Мороз, снег и лед — ну да, это первое, что бросается в глаза непосвященному. Чего вы там высматриваете?