Головёшка был благодарен Горшкову, что тот не рассказал о карманных кражах. А то бы мать совсем расстроилась.
Потом милиционер побывал в школе и через месяц примерно добился, чтобы мальчишку перевели в интернат.
Но Головёшка опять связался с жуликами.
Горшков опять его поймал.
На этот раз разговор в милиции был куда строже. Тут мальчишка впервые услышал слова «неподдающийся» и «колония».
И на этот раз Горшков рассказал Ксении Андреевне всё.
— Только в интернате не говорите! — взмолился Головёшка. — Я тогда оттуда убегу!
— Ты не пугай, — строго сказал Горшков. — Условия не ставь. Мы тебе условия ставить будем.
— Вы уж его больно-то не ругайте, — попросила Ксения Андреевна, — он у меня переживательный очень.
— Он у вас несознательный очень, — поправил Горшков. — Зря вы его жалеете.
— Да как же мне его не жалеть? Ведь он у меня один. Одна он моя надежда на старость.
— Надежда, надежда, — проворчал милиционер. — Если его сейчас же в руки не взять, не приструнить, он вам такую старость организует, что наплачетесь.
И не стало Головёшке покою.
Горшков от него не отставал, всё хотел чем-нибудь увлечь. Хоть бы футболом! На стадион его бесплатно проводил.
Ничего не получалось.
Ничем не интересовался Головёшка.
Ничем.
Ох и злился Горшков! И на себя, и на мальчишку. Зачем он только связался с ним?
У самого-то жизнь — хуже не придумаешь. Мечтал он работать в уголовном розыске, чтобы бороться с настоящими преступниками, а его держали, как он выражался, на мелкой рыбе.
И только изредка товарищ майор из уголовного розыска брал Горшкова с собой на опасные задания.
Роста Горшков был двухметрового.
— Потому тебя и не берут в розыск, — шутили товарищи, — что твою фигуру за восемь с половиной километров видно.
Зато уж жуликов Горшков не приводил в милицию, а, можно сказать, приносил за шиворот.
Иной раз по две штуки в каждой руке.
На этом парад участников заканчивается. Начинаем представление!
Переворачивайте страницу, читайте, пока не надоест!
Начинаем нашу программу!
ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Начинает первое отделение Петька-Пара
Он сидел на балконе и плевал.
И вдруг увидел на соседнем балконе Лёлишну, закричал радостно:
— Эй ты, сирота, съела кошку без хвоста! — Он мяукнул, потом гавкнул, потом крикнул петухом. — Лёлька, Лёлька, пирбемолька! Кошка, мошка, драндулет! Мыло, сало и паркет!
— Не дразнись, пожалуйста, — попросила Лёлишна.
— А мне делать нечего, — признался Петька.
— Иди поспи, — посоветовала Лёлишна.
Петька вернулся в комнату, прилёг на диван.
Уснул.
Бабушка, уходя на рынок, забыла взять ключ.
Придя домой, она все руки отбила о дверь.
Соседи выходили на помощь — тоже стучали.
— Петю будят, — сказала Лёлишна дедушке, когда они вышли во двор посидеть на скамеечке.
— Бедный ребёнок, — сказал дедушка, — они сломают дверь, а ему попадёт.
Выходил дедушка на улицу редко, так как ему было тяжело подниматься обратно на пятый этаж.
Несколько раз Лёлишна обращалась в домоуправление с просьбой поменять квартиру.
Но грозный домоуправляющий товарищ Сурков говорил одно и то же:
— Разберёмся.
Пока он разбирался, дедушка не имел возможности гулять каждый день.
Вот об этом они с Лёлишной и разговаривали, когда к ним подошёл высокий дяденька в голубом пиджаке, с огромным чемоданом и спросил:
— Где здесь тридцать восьмая квартира?
— Она во втором подъезде на пятом этаже, — ответила Лёлишна, — но вам в неё не попасть. Петя уснул.
— Если Петя уснёт, — объяснил дедушка, — его и пушкой не разбудить. У него феноменальный сон.
— А что мне делать? — спросил дяденька, присев на свой огромный чемодан. — Если я феноменально устал, а отдыхать мне негде?
— А вы кто такой? — спросил дедушка.
— Я дрессировщик, — раздалось в ответ, — укротитель львов. Работаю в цирке шапито.
Дедушка с Лёлишной испуганно встали, словно перед ними был не укротитель, а лев.
— Зовут меня, — дяденька встал, — Эдуард Иванович. Жить мне в вашем городе месяца три. На это время дирекция сняла мне комнату. Тридцать восьмая квартира в этом вот доме. Я только что с поезда. Устал, а тут…