Холм прекрасный обзорный пункт. Все, как на ладони. Если присмотреться, за лесом видна точка окна. Большого количества летающих паласов не заметно. Очевидно девчонка с длинными ногами и холодной кожей пользуется единственным средством передвижения в данной местности.
А вот и сама посадочная полоса. Если точнее вытоптанный темный кусок земля. Так сказать, миниатюрный аэродром.
— А где же таинственный и страшный замок плохого парня? — крутит колесики бинокля Баобабова.
— А был ли замок?
Неподалеку от вытоптанной площадки виден только небольшой двухкомнатный шалаш.
— И это все?
Прапорщик Баобабова разочарована. Я тоже не в восторге. Глубоко в сердце теплилась надежда, что нас ждут хорошо укрепленные оборонительные сооружения. Полчища кровожадных врагов. Город инопланетян, в худшем случае. Где это все? Нет, и, похоже, не было.
— Подозрительная беспечность. Не верю я в тишину. Преступник, которого разыскивают две великие цивилизации, преспокойно живет в шалаше? Что-то здесь не так.
Машка в этом деле специалист с высокой степенью доверия. Богатая практика работы в самых элитных анти бандитских подразделениях дает Баобабовой право сомневаться в подозрительных ситуациях. И в самом деле — злодей или просмотрел возможность появления нежелательных гостей, или подготовился к этому неведомым нам пока способом.
— Скорее всего парень круглый беспечный дурак, не понимающий, что творит, — говорю мысли вслух. — Но дурак не станет уничтожать вселенную. Мозгов не хватит. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.
Прапорщик Баобабова кивает и, вырвав с корнем кусок дерна, черноземом рисует на теле грязные полосы. Если она считает, что такая косметика ей к лицу, то это ее право. Лично я не собираюсь мазаться чем попало.
— Ничего. Очень оригинально. Так и ходи. Какие предложения по захвату преступника?
Машка завершает наводить красоту и докладывает предварительный план действий:
— Заходим с двух сторон. Хорошо бы дождаться темноты, но времени нет. Придется работать под солнцем. Максимальная осторожность. Постоянно помнить, что в работе отдела «Пи» нет мелочей. Обращать внимание на каждую сломанную травинку, на любой след, оставленный насекомым. Оружие где?
Показываю приготовленную горелку, перочинный нож, подаренный мамой в честь окончания детского сада и привязанный к шее серебряный крест Баобабовой.
— Отлично. Тогда начинаем. Только об одном тебя прошу, Леша, обещай, что не станешь вступать с преступником в бесконечные разговоры о добре и зле. Горелкой по глазам, баллончиком по голове, ножичком под ребра, крестом в пупок. Повтори.
— Глаза, голова, ребра, пупок, — знал бы раньше, что Машка такая кровожадная, ни за что бы ни согласился с ней работать. Преступник, он может и преступник, но тоже живое существо. — Тыкать во все, что попадется.
— Верно. Главное, Лесик, не позволять ему колдовать. Иначе…
Мария красноречиво показывает, что происходит с не слишком расторопными и молодыми лейтенантами. Омерзительное зрелище. Похоже на курицу-гриль с лейтенантскими погонами.
— На всякий случай, — Мария заботливо поправляет серебряный крест. — Прощай, Лесик. Может статься, не увидимся больше. И знай, было чертовски приятно с тобой работать.
Прапорщик Баобабова отворачивается и, не оглядываясь, спускается с холма. Я провожаю ее, насколько хватает терпения. Вспоминаю, что мы забыли обсудить, что делать с мертвячкой в красном платке, но уже поздно. Мария далеко. Мелькает среди травы бритая голова, да блестят на солнце колечки на ушах.
Значит пора и мне заняться работой. Вселенная ждать не будет. Через час или мы их, или они нас всех. Третьего не дано.
Первую половину пути иду согнувшись. Трава в этих местах уродилась сочная и высокая. Жалею о том, что согласился с Марией идти раздельно. Трудно быть героем в одиночестве. Или привык уже к плечу Баобабовой?
Вторую часть маршрута решаю преодолеть ползком. Высокая трава закончилась. Впереди кусок голой земли. Одинокие сухие стебли, да пожухлая трава. А в сердце разрастается тревога. Почему все так просто?
До шалаша метров сто. Если встать во весь рост, за десять-пятнадцать секунд добежать до логова преступников не проблема. Но нельзя. Скрытность, вот залог успеха.
Откуда ни возьмись, налетает легкий летний ветерок. В этом нет ничего странного, если бы не одна деталь. Ветерок упрямо дует в лицо. Он крепчает с каждой секундой, набирает силу. Бросает в лицо комья сухой травы, свистит в ушах. Еще несколько секунд и меня встречает ураган.
В скулу врезается кусок вырванной, с насиженного места, земли. Еще один. Прижимаюсь к желтой, стелющейся траве, в надежде переждать сильнейшие порывы. Но они все крепчают. С каждым мгновением увеличивают силу. Я уже чувствую, что меня, растопырившего руки и ноги, словно дохлого паука сносит назад, к холму, где мы простились с Баобабовой.
Пальцы впиваются в землю в надежде зацепиться. Но ни крепко вросшей травинки, ни вырытой степным зверем норки. Природа чужого мира против меня. Медленно, но верно перемещаюсь прочь от шалаша. Отступление превращается в непрерывное скольжение. Глотка забита ватным воздухом, глаза залеплены свистящим ветром. И я растерян. Я в ужасе.
И когда кажется, что я окончательно раздавлен, в темноте закрытых глаз возникает образ Баобабовой. Качает головой, словно укоряя за то, что не осталось в испуганном сердце желания бороться.
Нет, Маша. Я еще могу сражаться. За себя. За тебя. За Землю.
Выбрасываю навстречу бешеному ветру руку, впиваюсь всей пятерней глубоко в почву. Через крик, через вздутие мышц, с верой и надеждой загребаю второй рукой, цепко обнимая незнакомую землю. И от бешенства кричу. И на излете крика вгрызаюсь в землю зубами.
Не родился еще такой ураган, который способен задержать русского опера.
Ураган мгновенно стихает. Быстро оседает поднятая неудержимыми потоками скрученного в тугие узлы воздуха пыль. Еще парят над головой легкие травинки, не решаясь пасть на поверхность злобной планеты. Но ад кончился.
Выплевываю изо рта комки земли, с трудом вытаскиваю из земли застывшие в судороге пальцы. Черте что! Не этому нас учили в милицейском училище. Но я справился. Я не сломался. Выдержал. Но еще рано праздновать победу. Коварный и злобный враг затаился в нескольких десятках метрах.
По инерции продолжаю ползти вперед. Глаза слезятся от остатков пыли, но дыхание восстановлено. Не исключено, что я уже замечен, но подниматься в полный рост рано. Не хочется становиться одиноко бредущей по степи мишенью. Если наше земное оружие здесь бесполезно, совершенно не значит, что у преступника нет своего, местного оружия. Также нет никакой гарантии, что страшный ураган, чуть не отбросивший меня на холм, не повторится снова.
Голова упирается во что-то мягкое. По всем прикидкам до самого шалаша не должно быть ничего мягкого.
— Куда прешь без очереди?
Тело дергается, словно пронзенное электрическим током. Тупое оцепенение проходит и возвращается осознание реальности.
— Куда лезешь, говорю?
Передо мной задняя часть меня. Вернее, не меня самого, а моего второго меня. Смотрит злым, совершенно диким взглядом. Рожа перемазана землей, на губах прилипшие травинки, глаза засыпаны песком.
Открываю рот, чтобы крикнуть. Говорят, крик помогает при стрессах. Но не успеваю. Потому что вижу — второй я, повернувшийся ко мне протертыми штанами, является лишь одним звеном из длинной цепи многочисленных повторений. Вокруг меня десятки, сотни, тысячи «меня». Все торопятся к шалашу. С газовыми резаками, злыми лицами, в протертых штанах.
Один приз на всех. И всем не хватит.
— Что встал? Двигайся!
Позади еще хуже. До самого холма усеянная моими телами поверхность. Толкаются, ругаются, торопятся.
Товарищ сзади с совершенно глупой физиономией тычет в меня перочинным ножиком и глупо хихикает. Тело справа уставилось на небо и беззастенчиво ковыряется в носу. Двойник слева балуется газовой горелкой со своим двойником слева. Горелка взрывается, оставляя на земле куски разорванных в клочья тел. Задние ряды радостно взвывают и быстро занимают освободившееся место. Где-то впереди знакомый до боли голос заводит заунывную песню: — « Я, ты, он и он, вместе целый батальон». Кто-то кидает в певуна газовую горелку. Голос ругается не по-лейтенантски, но затихает.