И каким контрастом был всему этому Саша — жестокий, грубый, несправедливый, зловещий и непредсказуемый, Света начала понимать, как ошиблась в нем, как обманула сама себя.
Сейчас она шла за мужем по ночному городу в очередной раз опустошенная, униженная, распятая чувством стыда и отвращения. Даже если до сих пор у нее оставались какие-то чувства к Саше, они сгорели, стерлись, выжглись ненавистью к нему.
Они миновали освещенную площадь перед вокзалом, где стояли автобусы и немногочисленные такси, прошли мимо темных киосков в самый конец перрона, пересекли пути, небольшую рощу и оказались на темной улочке, которая вела к их дому.
Света задержалась у калитки и оглянулась туда, где сверкали прожектора станции. Там прогрохотал скорый поезд, увозя в своих внутренностях сотни спящих людей в даль, в другие города, незнакомые и неприютные. Теперь у Светы не было страха перед этой неизведанной далью. Здесь было во сто крат хуже. Она хотела обрести мир в душе, доброе гнездо, где она могла бы стать любящей и любимой хозяйкой, а получила унижение и страх.
— Ты кого там высматриваешь? — выглянул из двери Саша. — Пошли спать!
Света молча вошла в дом, легла в зале на диван, поджав ноги к груди, и накрылась пледом. Впервые она не легла с мужем в постель.
Света услышала, как вошел Саша, присел рядом, тронул ее за плечо.
— Свет, ты чего, обиделась? Извини, перебрал немного, слышишь? Ну дурак я, дурак! Прости, ладно?
Света молчала. Ею овладело странное оцепенение, пугавшее ее саму. Саша тяжело дышал и, видимо, ждал ответа. Он вздыхал, обдавая ее спиртным запахом, ерошил волосы и качал головой.
— Хрен с тобой! — не выдержал он наконец и скрылся в спальне.
Света замерла, застыла, прижав руки к груди.
Из своей комнаты выскользнула мать, ворча, закрыла на засов двери, выключила везде свет. К дочери не подошла.
Света крепко зажмурилась, чтобы не заплакать.
На следующее утро она поднялась первая. Дала поесть двум хрякам в сарае, насыпала корм птице, приготовила завтрак.
Встала мать. Буркнула что-то про белье, которое следовало бы замочить, «а то лежит в корзине, и никому дела до него нет». Света демонстративно подхватила корзину с бельем и отнесла в баню.
Из спальни вышел заспанный Саша. Почесывая волосатую грудь, он чмокнул Свету, возившуюся у плиты с непроницаемым выражением лица.
Сунув ноги в старые калоши, муж выскочил во двор и рысцой направился в сад, к туалету.
Ели молча. Саша ел жадно, глотал яичницу целыми кусками. Глядя на него, Свету буквально передергивало от отвращения. Впрочем, в последние дни ее стало часто тошнить по утрам, но она относила это насчет опротивевшего мужа.
Это воскресное утро выдалось солнечным, но на душе у Светы не было так солнечно.
— На второй день-то пойдете? — спросила мать.
— А чего там делать? — ухмыльнулся Саша. — Нам вчерашнего хватило…
Света отложила вилку, которой ковыряла остывшую картошку, и тихо сказала:
— Я хочу, чтобы ты ушел. Совсем.
Мать испуганно посмотрела на дочь, потом перевела робкий взгляд на зятя. В ее глазах светилось любопытство.
— Не понял, — проговорил Саша, поставив кружку с чаем на стол.
— Мы больше не будем жить вместе. Теперь понял? Знать тебя больше не желаю. Если не уйдешь ты, уйду я.
— Дети, дети… Да что же это такое! — залепетала мать, внутренне поддерживая дочь, но смертельно боясь высказать эту поддержку при зяте.
— И куда же ты пойдешь? — зло усмехнулся Саша, не обращая внимания на тещу.
— Куда угодно, лишь бы твою рожу больше не видеть.
В один миг вся посуда со стола была сметена на пол. Он ринулся к Свете, но успел только сорвать с нее косынку. Света бросилась вон из дому, к курятнику. Саша устремился за ней, но поскользнулся босой ногой на недоеденной яичнице. Да еще теща с воем схватила его за трико и сама упала на колени.