— Знаешь, сколько сил мне стоило не пойти и не позвонить в полицию? Знаешь, как долго ты стояла, вся в синяках, разбитая и плачущая, перед моими глазами? — он выдохнул. — Ты и не представляешь себе, как много усилий мне потребовалось, чтобы остаться с тобой тогда, а не найти этого засранца. Как долго я сопротивлялся сам с собой.
В легких сразу же сдавило. Воздуха не хватало, но я была пересыщена им. Слезы больше не стояли в глазах, живот уже не скручивало. На это мгновение всё перестало существовать. Ничего. Ничего не было, кроме Итачи.
— Это нужно было мне, нужно было ему, даже тебе.
Я смотрела на него и больше не видела того кого знала последние три года. Он был таким чужим. Это сторона Итачи была неизвестна мне. И не должна была стать известной.
— Он ведь твой брат.
Итачи фыркнул:
— И что? — он взял меня за руку. — Это была не шутка, детка, не розыгрыш. Это, твою мать, серьёзно. Он сделал это. Перешел черту. Да, он мой брат, но это совершенно не оправдывает его.
— Я… — поток слез не дал мне продолжить. А что я хотела сказать? Снова защитить его?
Итачи встал, он был зол. Ужасно зол.
— Заткнись, — он вышел из себя. — Ты, черт возьми, можешь понять, что произошло?
Я посмотрела на него, и всё, что я видела, происходило впервые. Растерянная и потрясенная, я не понимала, почему всё сейчас катится в тартарары.
Мне хотелось:
• чтобы он перестал кричать,
• чтобы я перестала плакать,
• чтобы всё открутилось назад.
— Просто скажи мне, что ты не оправдываешь его, — он оперся о столешницу, а я спрятала глаза, посмотрев в чашку с чаем. — Хорошо, блядь, отлично, — протянул он. — Ты выглядела как шлюха? Нет. Ты выглядела, как шлюха просящая трахнуть ее? Нет. Ты просила его трахнуть себя по жесткому? О, надеюсь, нет. Вы играли в ролевые игры? Хм, нет.
Он обошел стол и остановился возле меня. И уже более спокойно произнёс:
— Ты, возможно, не должна была идти туда, но и я не должен был пускать тебя. Я бы с превеликим удовольствием провел день с тобой. Все выходные с тобой. Твоей вины нет, ты понимаешь, ведь так?
— Да, — шепчу я.
И моё «да», звучит как «нет». И я не могу ничего поделать.
Мой дракон садится на корточки и поворачивает меня к себе лицом. Все его силы уходят на самоконтроль. Итачи говорит медленно и тихо. От его слов по моей спине проходит холодок. Мне хочется зарыться или спрятаться, или исчезнуть, или провалиться, или умереть от сердечного приступа, а лучше всё сразу.
Эти слова стоят у меня в ушах. И разрывают меня.
— Он. Черт. Возьми. Изнасиловал. Тебя. Трахнул. Против. Воли. И. Причинил. Боль. И. В. Этом. Виноват. Только. Этот. Мелкий. Ублюдок. Брать. Моё. Себе. Дороже.
Всё что я хотела это, чтобы время откатилось так далеко, чтобы я не знала ни Итачи, ни Саске.
========== 7: Демоны ==========
Та, что не должна быть рядом.
Кто виновен в смерти родителей?
Я. ненавижу это
Кто виновен в разрыве младшего брата и Ричи?
Я. ненавижу это
Кто виновен в изнасиловании Ричи?
Я. ненавижу это
Кто не может ее отпустить?
Я. ненавижу это
Кто должен снова дать отцу умереть?
Я. ненавижу это
Кто не может управлять семейным делом?
Я. ненавижу это
Эти игры бесконечны. Игры разума, игры чувства вины. Всё так похоже на холодный расчет. Если хочешь чего-то — возьми.
Она, скорее всего, ненавидит меня сейчас. Но ей не за что меня ненавидеть. Точнее она не знает, за что меня правда можно ненавидеть.
Укутанная в одеяле, она отгородилась от всего мира и от меня в том числе.
Мои руки горели, а голова только остыла от гнева. Ударил ли я своего брата? Нет. Скорее это можно назвать избиением. Саске понимал, что делал, и знал, что я приду. Он посчитал это своим искуплением. Ублюдок.
А всё было простым.
Он просто должен был приехать на неделю и решить вместе со мной вопрос эвтаназии.
А сейчас?
Сейчас он лежит с побоями и льдом и, понятия не имею о чем, думает.
— Принцесса?
Глупое, но приставучее прозвище. Но это так похоже на то, что происходит. Дракон всё мешает Принцессе встретить своего Принца. Даже избил его.
Она не пошевелилась. Но спустя минуту всё же ответила:
— Я просто не знаю, Итачи, — она судорожно вдохнула. — Я понятия не имею, что должна делать или чувствовать.
Странное дело, малышка, но я понимаю тебя.
Я сделал слишком много ошибок из-за собственной прихоти. Из-за того, что не смог отказаться от тебя. Меня одолевает желание покаяться. Желание избавится от этого мерзкого груза. И если я скажу тебе всё это, останешься ли ты со мной?
Я трус. Всегда, если это касается тебя.
Кому? Кому я могу рассказать о том, что соврал тебе и провоцировал брата? Могила матери, только она слышала слова извинений.
Стоять с тобой рядом никогда не было «слишком близко».
Смотреть на тебя никогда не было «много»
А желать тебя никогда не казалось «запретным».
Единственное что мне нужно было сделать — это отступиться. Отпустить тебя. И сейчас, нет завтра, я сделаю это. Просто отпущу. Расскажу правду. Ты возненавидишь меня. И мне станет легче. Я привыкну к миру без тебя. И снова буду смотреть на всех, снова увижу этот мир. Я верну себе себя.
Завтра.
— Я люблю тебя, — последнее, что я говорю «сегодня» и, обнимая свою принцессу, засыпаю.
Ничего. Я ничего не рассказываю ей, ничего не меняется. Вчерашняя ссора, если ее так можно назвать, забыта.
С одной стороны я понимаю, почему мне нужно всё ей рассказать. А с другой… с другой стороны я вижу её утром, взлохмаченные волосы и улыбка на губах. Она счастливо смотрит на меня и не подозревает о том, что у меня творится в мыслях.
Правда, всё отходит на второй план, когда утром мы занимаемся сексом. И днем снова.
День за днем я повторял себе это мифическое «завтра» и ничего не происходило. Завтра никогда не наступает.
И я не могу сказать, что это огорчает меня.
В какой момент я должен ей всё рассказать обо мне и Саске? Перед поцелуем или после? Перед сексом или после? Когда всё хорошо? Или когда всё дерьмово?
Тысячу. Столько раз я говорил себе, что я взрослый и отмазки не действуют.
Две тысячи. Столько раз я говорил себе, что устал и забивал на всё, наслаждаясь этой женщиной.
Это походило на самоубийство и воскрешение. Я съедал себя тем, что моё место не здесь, точнее это не моё место. Затем я слал всё к чертям. Я видел ее улыбку, перед смертью. И чувствовал поцелуй, оживая.
Мне нужно ей всё рассказать. Сейчас.
Я посмотрел на нее, запоминая ее всю. В последний раз.
— Мне нужно кое-что тебе сказать.
Она поднимает глаза на меня в беспокойстве. Ведь я никогда не заводил серьёзных разговоров.
— Что-то серьёзное?
Хотел бы я сказать «нет». Стереть эту хмурость. Поцеловать. Взять тебя на этом столе, а потом не выпускать из кровати, оповещая соседей твоими стонами, чем мы занимаемся.
— Да.
Я вдыхаю и выдыхаю, заставляя ее нервничать и отложить вилку. Одетая только в мою футболку, она выглядела крайне не для разговоров.
— Малышка. В тот день, когда мои родители погибли, — сглатываю, — в тот день, когда их убили. Я должен был…