Наверное, где-то внутри ему хотелось, чтобы она страдала, как и он… а вместо этого он увидел ее совсем другой. Увидел свободной, одухотворенной и…даже счастливой, и от этого стало больно еще сильнее. Потому что все это не для него - и ее нежность, и ее улыбки, и ее красота.
Наверное, он подошел слишком близко…и его заметили. Пришлось быстро уходить, петлять вокруг деревьев и сходить с ума от понимания, что она бежит следом, от надежды, что…что подумала в этот момент о нем. Если выйти из-за кустов…если броситься к ней и…И ничего. Все. Между ними давно все. Заскочил в машину…отъехал на безопасное расстояние, смотрит издалека, чуть прищурившись и сжимая руки в кулаки, и, кажется, будто кожа сейчас слезет от внутренней борьбы и напряжения, от невозможной жажды прикоснуться к ней и прижать ладони к ее животу. Видит, как к ней подскочил мужик, как они говорят о чем-то…Потом она споткнулась и упала, и Петр чуть не выскочил из машины, но мужик помог ей подняться. Чертов ублюдок…касается ее рук, касается и стоит рядом. И она не возражает. Улыбается. Явно флиртует. Глаза налились кровью, и стало трудно дышать. Он какое-то время сидел и смотрел на них обоих. Бледный и покрытый холодным потом от бешеной ревности.
Глава 4
Оказывается, любовь – это могила, в которой живьем гниет обезумевший от нее идиот в полном одиночестве и понимании всей тщетности попыток выбраться из нее наружу.
(с) Отшельник. Ульяна Соболева
Миша ухаживал за мной. Красиво, осторожно и очень ненавязчиво. Наверное, будь это по-другому, я бы отдалилась от него, прекратила общение. Мне не нужны были отношения, не просто не нужны, а отвратительны. Когда безумно любишь кого-то, невозможно найти замену, даже отвратительна одна мысль об этом, и не потому, что хранила бы верность Петру. Нет. Это последнее, чего он заслуживает. А потому что есть женщины, созданные всего лишь для одних рук, для одних губ и для одного мужчины… пусть и не подходящего, пусть недостойного и даже ненавистного, но только он на каком-то молекулярном уровне становится единственным.
И сама мысль о чужих прикосновениях для меня подобна ощущению - как будто по мне проползет мерзкое насекомое.
Но как друг, как собеседник мне нравился Миша. Мне нравилось играть с ним и Ларисой Николаевной в карты, нравилось спорить о политике, обсуждать исторические события. Миша был очень начитанным, ему, правда, не хватило денег учиться дальше и даже получить ученую степень, но он точно мог бы. Я в этом не сомневалась.
- Не смотришь даже на Мишку. Так иногда. Вскользь. А если и смотришь, то, как на подружку… а Мишка в тебя влюбился, деточка. По самые уши. Он даже на Ксюшку мою так не смотрел. Они тогда юные были, зеленые. Все бурлит. Страсти-мордасти. А сейчас явно все зрелое у него к тебе.
Будь это кто другой, я бы заревновала…что дочку мою уже забыл. А к тебе не могу…как будто свет в моей душе появился вместе с тобой, и горе не так давит. Видать, Ксюша моя послала тебя мне для исцеления, и тебя, и малыша нашего. Мишка ж мне как сын…у него родители рано умерли. Ему еще и двадцати не было. Хороший он….
- Знаю, что хороший, Лариса Николаевна, знаю. Но ведь сердцу не прикажешь…
- Да…Ах, если б можно было, чтоб сердце самовольно разлюбило…или полюбило. Как там пелось в этом фильме. Собака на сене. С Боярским. – тяжело вздохнула и налила мне чай в чашку, подвинула тарелку с оладьями, - Но не всегда нужно по любви. Раньше как браки заключались. Бывало, жених и невеста не видят друг друга до самой свадьбы. И самые крепкие союзы были. Главное - взаимопонимание, дружба, уважение… а еще главное, чтобы тебя любили больше, чем ты любишь. Уж поверь, я знаю, что говорю. Мой Валерка тот еще кровопийца был. Все нервы вытягивал. А я страдала, измены прощала, запои. Любила. Дура….А надо было за Сашку идти. Из семьи хорошей, юрист, в город предлагал увезти…Ну я вот слесаря Валеру любила. С милым же рай и в шалаше. Так и жила в дырявом шалаше до самой его смерти. Он и умер не дома… у какой-то собутыльницы. Мне потом стыдно было сотрудникам в глаза смотреть. Городок у нас маленький. Все и всё про всех знают. Оно горе какое, плюс стыд вселенский. Ладно. Не буду тебе о грустном. Надо о хорошем думать.
Вспомнила как Петр приревновал к Гебу и….меня передернуло. Воспоминания забились в висках….
«Он шел на меня, схватил за лицо и изо всех сил втолкнул в комнату, и захлопнул дверь. Всхлипывая, мгновенно протрезвев, я бросилась к шкафу, чтобы найти хотя бы одну вещь, но не нашла ничего кроме банного халата. Завернулась в него и стояла дрожа посреди комнаты. Внезапно в колонках включилась музыка. Какая-то ужасающе спокойная, но оглушительно громко, так, что уши заложило. Тяжело дыша, я смотрела перед собой, и подо мной шатался пол, крутились стены и потолок. Мне стало страшно. Невыносимо страшно. Затем музыка выключилась так же внезапно, как и включилась.