Так случилось и на этот раз. Девица вцепилась в него словно пиявка, не внимая никаким разумным доводам, что ей следует блюсти свою девичью честь. Справиться с нею можно было только грубой силой, но Сандип еще не был в состоянии обращаться с навязчивыми женщинами жестоко, хотя и потерял всякое к ним уважение. Презирая самого себя за малодушие, он позволил незваной визитерше увлечь его на спальное ложе, и там без особой охоты предался вместе с нею разврату.
Сандип получал наслаждение, даря блаженство женщине. Девица притягивала его к себе властно, как будто имела на него все права, а он был ей всем обязан. И молодой каскадер не возражал. Для разнообразия это было для него даже интересно – ощутить на себе власть страстной неуемной в ласках женщины.
И они продолжали сливаться в единое целое, не замедляя, а ускоряя свои движения в вечном, как этот мир, бурном танце плоти на простынях. Разверстанные женские бедра под мерно движущими мужскими с готовностью поднимались навстречу им в стремлении получить еще глоток наслаждения. Жажда обладания становилась у них обоих совершенно неконтролируемой. И тем больше был стыд, когда девица оставила его в покое и удовлетворенно засопела во сне. Сандип полежал несколько минут, затем, чувствуя желание поскорее расстаться с нею, поднялся и начал одеваться. Он чувствовал отвращение к спящей девице, чувствовал отвращение к самому себе за то, что не совладал с животной похотью. В нем словно умерли все другие чувства, осталось стремление найти место, где ему никто бы не досаждал. После наведения справок по телефону, молодой актер забронировал дешевый номер в третьеразрядном отеле на окраине столицы, где его никто не знал. Он купил несколько бутылок джина в баре отеля, и вызванное такси отвезло его глубокой ночью в выбранное им убежище.
В скудно убранной комнате номера Сандип наконец-то вздохнул полной грудью. Одним махом он выпил содержимое одной бутылки, но ожидаемого облегчения алкоголь не принес – Сандипа охватила еще более черная тоска. Когда он думал о том, что ему снова придется терпеть изнурительные съемки, и затем в награду за них получить сомнительные удовольствия и толпы невменяемых поклонниц ему хотелось выть волком. Все на свете показалось ему не имеющим смысла, а его жизнь напрасной. Богатство и успех оказались вовсе не синонимами счастья, и принесли жестокое разочарование. Окружающие его обожали, но стоит ему заболеть, состариться, потерять красоту, удачу и богатство, так вся людская любовь, ныне изливающаяся на него непрерывным потоком, тут же испарится. Между тем такой жизненный финал казался неизбежным, ведь он не мог быть вечно молодым.
«Стоит ли ждать такого конца, не лучше ли мне сразу покончить с ужасом, который называется человеческой жизнью?!» - подумал Сандип и со всего размаха разбил об стол пустую бутылку из-под джина. Приняв твердое решение покончить жизнь самоубийством, он, не колеблясь, перерезал острием стекла вздутую вену на своей левой руке и приготовился перерезать вену на правой. Но тут перед его мысленным взором возникло лицо матери, с нежностью и любовью смотрящей на него и рука Сандипа, готовящегося совершить непоправимое, задрожала. Он понял, что не готов расстаться с жизнью, пока на свете жива его мать и им нужно устроить судьбу его младших сестричек.
Молодой человек оторвал широкую полосу простыни своей постели, тщательно перевязал окровавленную руку и задумался над тем, что ему делать дальше. В том душевном состоянии, в котором он ныне пребывал, работа каскадером для него была невозможна. Сандип отправил по мобильному телефону сообщение господину Чоудари с просьбой дать ему увольнительную на несколько месяцев для поправки здоровья. Через час пришел ответ. Дорожа жизнью и хорошим самочувствием самого ценного своего актера, владелец киностудии дал ему милостивое разрешение на отпуск, столь нужный сейчас Сандипу.