Лишь несколько лет спустя Слэйд догадался, что незаслуженная порка была не причиной, а только побудительным толчком отъезда, вызванного тем, что свою борьбу за внимание отца он проиграл. Рик не стал отговаривать его покинуть дом и разрешил сыну отправиться, куда ему заблагорассудится.
Остаться просил его один только Джеймс. Вспоминая об этом, Слэйд словно снова видел конюшню, слышал его тревожный голос и тихие всхлипывания Эдварда:
— Ты не можешь уехать. Отец этого совсем не хочет.
— Хочет. У меня на спине шесть шрамов от его кнута. Он хочет этого, — с ненавистью ответил тогда Слэйд.
— Я сейчас приведу Джоджо, — с волнением в голосе продолжал настаивать Джеймс. «Джоджо» они называли Жозефину, к которой относились как к матери. — Она плачет на кухне.
Слэйд и сам был готов разрыдаться. Джоджо была единственным человеком, которому он не был безразличен. Но если уж он решил расстаться, то это следовало делать решительно и быстро.
— Попроси ее не плакать.
— Останься, — снова попросил Джеймс, сжимая рукой плечо Эдварда. — Это не твоя вина. Ты сказал правду.
— Слэйд уезжает из-за меня! — воскликнул Эдвард. — Отец должен был выпороть меня, а не Слэйда!
— Это так, — подтвердил Джеймс. — Слэйд, забудь обо всем. Не уезжай. Я сейчас вернусь с Джоджо. Она смажет твои раны. — В его голосе звучало отчаяние.
— Нет. Она будет плакать еще больше. — Слэйд взял под уздцы чалую лошадь и повел ее из стойла. Рик, по всей видимости, разъярится, узнав, что непокорный сын забрал его любимого скакуна.
Схватив Слэйда за руку, Джеймс повернул его к себе.
— Ты не можешь уехать! Не можешь! Не можешь!
— Могу, — выдавил Слэйд, отводя глаза от Эдварда, у которого слезы лились в три ручья.
— Я приведу отца, — в отчаянии воскликнул Джеймс.
— Только посмей! — пригрозил Слэйд, хотя в глубине души он больше всего хотел, чтобы Джеймс его не послушал.
Внезапно откуда-то из тени появился Рик.
— Ну конечно, он так похож на свою мать. Когда она захотела покинуть этот дом, ничто было не в силах ее остановить. Если он действительно хочет этого, не стоит его удерживать.
После таких слов Слэйду оставалось только вскочить на лошадь. Джеймс попытался схватить его за ногу, но Слэйд с силой толкнул брата, жалея, что этот удар направлен не на отца.
— Пожалуйста, не уезжай, — продолжал умолять и Эдвард. — Прости меня. Пожалуйста, не уезжай.
Слэйд подумал, что остался бы, если бы эти слова произнес отец. Но мольбам брата он не внял. С каменным лицом он выехал из ворот, а позднее, оставшись у костра в компании ветра и ночного тумана, разрыдался, как ребенок. Это был последний раз, когда у него на глазах появились слезы.
Получив письмо Эдварда о гибели брата, Слэйд долго не мог опомниться. Даже сейчас, месяц спустя, он не мог вспомнить, как садился в поезд в Сан-Франциско. Его разум по-прежнему не смирился с тем, что Джеймса больше нет на свете. Другие люди могут умереть — но не его старший брат.
Когда Слэйд появился в Мирамаре, весь дом пребывал в трауре. Рик на протяжении уже нескольких дней неподвижно сидел в своем кабинете. Когда Слэйд увидел отца, то поразился странной неестественности его движений и мертвенной бледности лица. Похоже, Рик вообще не заметил возвращения сына после двухгодичного отсутствия. Но Слэйда это нисколько не задело — он даже старался как мог успокоить отца; однако Рик оставался сух и неприступен. Скоро он поразил Слэйда своей идеей женить его на Элизабет, из чего следовало, что отец хочет использовать его в своих целях.
Эдвард отнесся к смерти брата с удивительной выдержкой, хотя его обычная веселость исчезла. Слэйд видел, что Эдвард в душе глубоко переживает потерю, чего он не мог сказать о матери Эдварда, Виктории. Та изображала скорбь, но Слэйд был уверен, что это всего лишь притворство. Впрочем, другого он и не ожидал с ее стороны.
Отец Джозеф, утешая его, сказал, что время лечит все раны, но дни шли, а боль в сердце Слэйда не проходила. И даже виски оказалось не в силах уменьшить эту боль.
Внезапно очнувшись от своих воспоминаний, Слэйд огляделся. Все пережитое всплыло в его памяти так ярко, что сейчас ему показалось странным, что он сидит в полутемном баре, обслуживаемом более чем сомнительного вида официанткой. Эдвард прав — в Сан-Франциско его бы никто не затащил в подобное место. Просто по возвращении домой в нем снова вспыхнули мятежный дух и стремление делать все наперекор здравому смыслу.
В затуманенном мозгу Слэйда всплыло дневное происшествие. Странно, почему его никак не покидает сомнение в том, что эта девушка — невеста Джеймса Элизабет Синклер?
Неужели это она любила Джеймса и, как только память вернется к ней, она будет оплакивать его кончину? Джеймс долго ухаживал за ней. Он стремился выбраться к ней в Сан-Луис-Обиспо при любой возможности. Судя по тому, что писал ему Джеймс, брат любил свою невесту очень сильно. В груди Слэйда холодело, когда он пытался представить себе их встречи — довольно частые до того дня, как Элизабет уехала в Лондон.
Слэйд вспомнил о планах Рика относительно него. После выпитого виски эти планы казались просто смехотворными.
Поскольку теперь Слэйд становился старшим из его сыновей, Рик собирался оставить Мирамар ему. Передавать наследство старшему сыну было традицией калифорнийских семейств еще со времен, когда эти земли принадлежали Мексике. Но за право наследования Слэйд должен был заплатить женитьбой на Элизабет Синклер, тоже богатой наследнице.
Мирамар отчаянно нуждался в деньгах, и наследство Элизабет Синклер пришлось бы как нельзя кстати.
Слэйд попытался отогнать от себя воспоминание об Элизабет, о ее широко распахнутых, проникающих прямо в душу глазах, светящихся признательностью и благодарностью. Он совсем не собирался жениться на ней, как не собирался возвращаться в Мирамар и наследовать фамильное поместье. Рик ни разу не просил его остаться, когда Слэйд наносил в Мирамар короткие визиты. Пусть теперь потрудится, пытаясь его уговорить, — все его попытки будут тщетными.
Нельзя сказать, чтобы он не любил своего фамильного гнезда. Совсем нет. Всегда любил и будет любить. Но Мирамар принадлежал Джеймсу, как и Элизабет Синклер, — и смерть ничего не изменит. Слэйд любил своего брата и не собирался предавать его — даже мертвого.
Завтра же он отправится обратно в Сан-Франциско и продолжит работу, которой занимался уже десять лет. Именно в этом городе у Слэйда теперь был дом. А у Рика останется еще один сын, и, когда Рик станет немощен, у него будет кому передать Мирамар. Впрочем, рассудил Слэйд, речь об этом могла зайти не раньше чем лет через двадцать.
И все же Слэйда не покидала мысль, что только его энергия и опыт работы в Сан-Франциско могут вернуть к жизни медленно приходящее в упадок поместье. Мирамар оказался на краю разорения именно потому, что Рик, как и многие другие владельцы окрестных ранчо, отстал от века. Современная промышленность, новые технологии, подъем культуры сельскохозяйственного производства стремительно изменяли Калифорнию. Мирамар все больше и больше становился похож на неповоротливого динозавра в новом и динамичном мире. Будущее принадлежало таким областям деятельности, как добывающая промышленность, деревообработка, создание высокопродуктивных ферм. В Калифорнии существовало уже несколько огромных сельскохозяйственных предприятий, получавших колоссальные прибыли на производстве апельсинов, лимонов, пшеницы и ячменя. Мирамар имел много плодородной земли, в его садах выращивались самые сладкие фрукты во всей округе, а в подземельях хранилось лучшее вино. Когда-то в поместье был густой лес, неразумно вырубленный, и его можно было бы восстановить, чтобы обновлять и продавать древесину. Наступал двадцатый век, и в него Мирамар не мог войти необновленным. Но хотя Слэйд чувствовал, что способен подтянуть Мирамар к современному уровню, он совершенно не собирался этого делать. Его звал тот большой город, которому он сейчас принадлежал.