Юрий Егорович наконец разогнулся. Разогнулся и высказался неосторожно:
— Ты мне за все ответишь, Казарян!
Теперь Роман Суренович малозаметным левым крюком ударил говоруна в печень. Прижав обе ладони к правой части живота, Юрий Егорович заплакал.
— А куда вам спешить, Санек? — вопросил Смирнов. — Подождите, пока Юрий Егорович придет в себя окончательно.
Не ответил ему Александр Петрович Воробьев. Он взял под руку перекошенного Юрия Егоровича и бережно повел к «мерседесу». Один из охранников, сидевший сзади, выскочил из лимузина и, услужливо держа дверцу, ждал, когда хозяева с комфортом устроятся в салоне. Слегка отпустило, и Юрий Егорович в изнеможении раскинулся на мягком сиденье. Прислуживавший охранник обошел «мерседес» и сел в салоне слева. По инструкции: отслеживать и контролировать действия тех, кто попытается их обгонять. А занявший место рядом с водителем отвечал за обочину. Александр Петрович влез в автомобиль последним. Не давая команды водителю на отъезд, он опустил стекло и крикнул меланхолически улыбавшемуся Смирнову:
— Учти, отставной мент, последнее слово — за мной!
«Мерседес» рванул вперед, потом мастерски развернулся на неширокой улице и уже на скорости пронесся мимо Сырцова, мимо Смирнова с Казаряном. Пятеро в лимузине и не оглянулись на них, все пятеро твердо смотрели вперед. Проводив банкиров, Сырцов присоединился к Смирнову и Казаряну. Казарян, единственный из троицы не боровшийся с вредными привычками, удовлетворенно и с удовольствием закурил. Борцы же жадно нюхали дым хорошей сигареты. Сырцов волевым усилием прервал никотиновую мастурбацию и деловито поинтересовался:
— Вы к нему, а я здесь?
— Именно, — подтвердил Смирнов и раздраженно нарушил казаряновский кайф: — Кончай смолить, дело надо делать!
Казарян преднамеренно нагло выпустил дым последней затяжки в сторону Деда, некультурно бросил окурок на дорожку, и они пошли по этой дорожке, поднялись на веранду и увидели в дверях дома весьма миловидную девицу в белом переднике, которая вопросительно смотрела на них.
— Юная смена героической Ольги Лукьяновны? — обрадовался Смирнов.
— Тихо! — приказал ему и девице Казарян, потому что в глубине дома запел Олег Торопов.
…Всегда хотелось создать нечто большое, красивое и полезное, чем можно осчастливить человека и человечество. Нет ничего в мире красивее самовара. Нет ничего более полезного, чем чай из самовара. Решили построить такой самовар, чтобы люди мира могли напиться из него. Вокруг были густые леса, и поэтому решили строить из дерева, чтобы материала хватило. Строили долго, преодолевая каждодневно возникавшие трудности, строили героически, строили с неизбывной гордостью, ибо никто и никогда не сможет построить такое. Уже ясно просматриваются контуры будущего чуда, уже приступили к главному — к росписи самовара, отражающей и воспевающей эпопею создания его. Дел так много, что пока некогда заняться проблемами второстепенными: как разжечь этот самовар и как вскипятить в нем воду для вселенского чая…
«Деревянный самовар, деревянный самовар…» — тихо и грустно допел Олег.
Терпеливо слушавшая песню девица вежливо осведомилась:
— Как о вас доложить Дмитрию Федоровичу?
— Докладывать о старых и верных друзьях? Старым и верным друзьям ни к чему китайские церемонии! — возгласил Казарян и, по-отечески взяв девицу за плечи, ласково отодвинул ее в сторону. Первым шагнул в сумрак дома Смирнов. Казарян, покончив с девицей, за ним.
В темной (разросшаяся во дворе нестриженая туя застилала окна до форточек) и бесконечной столовой у громадного стола сидел за коньячком Дмитрий Федорович в элегантном двубортном костюме и белой сорочке.
— Труп врага всегда хорошо пахнет, а? — войдя, осведомился Смирнов. — Двадцать пять лет нюхаешь. Не надоело?
— Кто такие? Что надо? — повернув к незваным пришельцам лицо с застывшим на нем туповато-значительным выражением, сурово потребовал ответа Дмитрий Федорович. Ни дать ни взять — унтер Сила Ерофеевич Грознов из пьесы Островского.
— Будя под маразматика косить, будя! — посоветовал Смирнов, усаживаясь напротив. Выключенный двухкассетный «Панасоник» разделял их. Они смотрели друг на друга как бы через забор. — Я же тебя не брать пришел. К сожалению, нет у меня таких прав, да и особых доказательств, кто ты такой на самом деле, пока не имеется.
— Ничего не понимаю! — продолжал-таки кривляться Дмитрий Федорович. — Врываются какие-то неизвестные люди, несут ахинею…