Она взяла его руку и крепко прижала к своей левой груди. Ей всегда нравилось соприкосновение их кожи.
— И оба мы не занимались любовью долго-долго, поэтому мы чуть не уверены в себе.
Она опустилась на пол у его ног, положила голову ему на колени. Он пропустил её волосы сквозь пальцы и закрыл глаза. Она дрожала, когда его губы скользнули вдоль её позвоночника и ниже — к гладкому бедру. Она лежала очень тихо, но он почувствовал, как её груди поднимаются и опускаются, прижимаясь к его груди с каждым вздохом. Её холодные бёдра тоже подрагивали, когда она положила его руку на свой живот.
— И мы заблудились, — прошептала она. — Это совсем другое. Мы совершенно заблудились.
Потом они отдыхали, не обращая внимания на колокол, зовущий на коктейль, и смех в переходах. Было темно, и она рядом с ним опять походила на тень. Он даже не слышал её дыхания.
Внезапно из ниоткуда:
— Расскажи мне о Чарльзе. Как он сейчас выглядит?
Грей повернулся на бок. Её возбуждённые соски отчётливо виднелись в слабом свете из иллюминатора.
— Я думал, он больше не существует, думал, его убили на войне вместе со всеми...
— Просто расскажи мне о нём, Ники.
— Он не сильно изменился.
— Он нашёл себе жену?
— Нет.
— А любовницу?
— Нет, не думаю.
— Возлюбленную?
— Нет.
— Тогда он всё ещё ненавидит меня за то, что я его бросила, да?
— Наверное.
Грей закурил сигарету. Маргарета уставилась в потолок. Голоса в переходе стихли, но гудение турбин казалось громче.
— А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло в том сражении, — попросила она.
Ему на самом деле чудилось, что он краем глаза видит, как её груди подрагивают в такт биению сердца.
— В каком сражении?
— Ты знаешь. В том, на Сомме.
Он помедлил с ответом, потом сказал коротко:
— В основном это были пулемёты.
— Сколько убитых?
Он покачал головой, вновь глядя на её груди. Он никогда не видел женщин с сосками, такими, как её.
— Точно не знаю.
— Десять тысяч?
— Больше.
— Двадцать?
— Говорят, около шестидесяти.
Он услышал, как она что-то прошептала. И произнесла уже громче:
— Шестьдесят тысяч за один день?
— Да.
Она натянула простыню на плечи и повернулась на бок, спиной к нему.
— Шестьдесят тысяч за один день?
— Маргарета.
— И теперь они пытаются переложить вину на меня? Я предупредила гуннов?
— Не совсем так.
— Да, так и есть. Шестьдесят тысяч солдат убили за один день, и всё это по моей вине.
— Маргарета, я не верю, чтобы кто-то серьёзно...
— О, но ты сам сказал мне, что они были серьёзны. И я уверена, Чарльз Данбар серьёзен. Он очень серьёзен, и, более того, он очень доволен, что наконец нашёл нечто, из-за чего можно быть серьёзным.
Той ночью разразился шторм, налетевшая чёрная буря, яростно раскачивавшая корабль, принесла новые воспоминания о войне. К утру половина пассажиров, измученная морской болезнью, не могла покидать каюты, и в переходах происходило множество гадких инцидентов. Грей проснулся к наскоро организованному завтраку, состоявшему из кофе и дыни. Позднее он разыскал Зелле в каюте для отдыха, она втиснулась в кресло с собранием индонезийских басен.
— Я не представляла, что корабль таких размеров может так качать, — сказала она.
— По крайней мере, ты не больна.
Канделябры покачивались над покрытыми пятнами скатертями.
— А как ты? — спросила она. — Я слышала, как ты бродил вокруг, словно ночная кошка. Ты, наверное, спал не больше часа.
— Я читал твою книгу. Кто такая Дурга?
Появился стюард, какое-то время собирался с силами, затем, пошатываясь, отправился по коридору.
— Это просто древний миф, Ники. Дурга — жена Шивы.
— И, как я понял, не из особенно приятных.
— Она пила кровь и ела плоть. — Маргарета произнесла это лишь с намёком на улыбку. — Я думаю, она могла бы стать отличным ангелом-хранителем.
— Маргарета, тебе не о чем беспокоиться. У Данбара нет настоящих доказательств против тебя...
— А ему нужны доказательства? Со всеми этими глупыми слухами! — Её взгляд не отрывался от качающихся канделябров. — Знаешь, я ощущаю его присутствие. Вот почему я могу сказать, что это кончится плохо... потому что я с каждым днём всё больше и больше ощущаю его присутствие.