Он возвратился в Англию девятого августа, оставив континент в огне. В Лондоне было тепло, слышался запах срезанной травы, но война явно приближалась. Почти каждая пивная была полна солдатами, улицы засыпаны листовками и конфетти. Вдоль Стрэнда висели предупреждающие плакаты о шпионах.
Он нашёл комнату в скромном отеле, горячая вода отсутствовала, холодная шла тонкой струйкой. Первую ночь он прогулял, вглядываясь в пыльные окна магазинов, только сейчас поняв, как долго он отсутствовал. К рассвету он встретил проститутку, желтовато-бледную девушку с глазами, как у Зелле. Что, конечно, было чепухой. Он потряс головой, будто пытаясь изгнать её видение, и ушёл прочь.
На второй день в вестибюле гостиницы он встретился с Саузерлендом, в мундире, с коротко остриженными волосами. Сначала он дал ему выговориться, извиниться за то, что произошло в Берлине.
— ...И что касается денег, которые, как я понимаю, были частью исходного соглашения...
— Мне они не нужны.
— Это почти пять тысяч фунтов, Ники.
— Забудьте об этом.
Из вестибюля они прошли в комнату Грея за сигаретами и джином.
— Я слышал о том, что произошло с вами, — сказал Саузерленд.
— Что произошло со мной?
— Как с вами ужасно обращались... Вы виделись с доктором?
— Нет необходимости.
— Мне сказали, что всё было очень скверно. Видите ли, я могу понять, если вы...
— Вы не можете понять. — Затем, взяв второй стакан джина: — А где, чёрт подери, Данбар?
Уже стемнело, и Саузерленд включил лампу. Колонна грузовиков, военный караван, двигалась внизу по улицам. Горстка детей приветствовала их с пешеходного мостика.
— Я могу, если захотите, дать вам заключение.
— Заключение?
— Шпанглер повёл нас по очень грязной дорожке. Отчасти ответственность лежит на Чарльзе. Отчасти на мне. Однако могло быть и хуже.
— Скажите это своему Сайксу.
— Я говорю с точки зрения тактики, Ники. Конечно, мы все сожалеем о том, что случилось с Сайксом. И всё же важен факт, что ничего реально значимого не подверглось опасности. Конечно, вы находились не в таком положении, чтобы ничего им не сказать...
— А Данбар находился?
— Ну... да.
Грей прикончил джин и вернулся к окну. Караван прошёл, дети исчезли, но война подошла на шаг ближе к этой комнате в отеле.
— Почему вас там не было в последнюю ночь?
Саузерленд начал пощипывать древнюю салфеточку, кусочек кружева, который развалился в его руках.
— Я был занят.
— Это не ответ.
— Хорошо. У меня были определённые предварительные договорённости.
— Что означает, что вы, так же как и я, знали или по крайней мере подозревали, что вся затея, возможно, с самого начала — подставка...
— Что означает, что у меня были предварительные договорённости, к тому же существовали также определённые преимущества, из которых можно было извлечь пользу. Видите ли, если вы хотите обвинить кого-то, Ники, тогда обвиняйте Шпанглера. Кроме прочего, враг — он, а не мы.
Саузерленд поднялся со стула, налил себе ещё стакан джина и поставил его на подоконник всего в нескольких дюймах от руки Грея.
— Существует мнение — не обязательно моё, но тем не менее всё же вероятная версия: за это отчасти несёт ответственность и женщина.
Грей потянулся к стакану, но, казалось, не смог поднять его.
— Боже мой, не прекратить ли вам это? Нет?
— Теперь, согласно данной версии, она работает на Шпанглера и, таким образом, больше участвует в деле, чем мы думали. Следовательно, когда вы только подошли...
— О, пожалуйста, заткнитесь.
Саузерленд посмотрел на наручные часы. Показалось, время замерло, заставляя оглядеться и задуматься: цветочный ситец, фарфоровая ваза, сигарета на каминной полке и двое мужчин в ожидании войны.
— Что вы собираетесь делать? — наконец произнёс Саузерленд.
Грей прикурил сигарету и опустился в кресло.
— Делать?
— Речь идёт о войне. Вы знаете, она здесь.
Они смотрели друг на друга в треснувшее тусклое зеркало.
— Нет, — сказал Грей, — я не думал об этом.
— Я хочу сделать предложение, Ники. Я бы хотел, чтобы вы поразмыслили о работе у нас. В департаменте, — быстро добавил он. — Я не говорю о прикладной работе. Я имею в виду стол, стол на Четвёртом этаже в Ричмонде. Что вы скажете?
— Я говорю оставьте меня в покое.
— Послушайте, война изменила все условия игры. Я думаю, вы найдёте её...