Он продолжал нежно поглаживать щёку, отчего приятной волной ко мне вернулись воспоминания от тела Селены…
Нежные касания кончиками пальцев по моему обнажённому телу. Переплетения тел в необычном танце под покровом ночи.
Белые шелковые простыни мягко касались к моим ягодицам, заставляя вздрагивать от одной только мысли о происходящем.
Зелёные глаза смотрят словно в душу, призывая к действию и незабываемым ласкам. Я готова много раз, протяжно произносить его имя в бесконечной страсти, покрываясь колкими и мелкими мурашками, до дрожи. Голова кругом и он снова кусает мои губы, так нежно и безупречно, что моментально сводит щиколотки от незабываемого удовольствия…
Я пришла в себя из божественной неги.
Значит, у них что-то было?
Я аж вся взмокла от того, что только что испытала. Это невероятно, но не показывая вида я растворялась в его зелёных глазах и поддавалась его руке, которая продолжала поглаживать мою щеку.
Затем, противясь этому телу, убрала его руку и прошептала: — Не нужно, Игорь. Это все как-то…
— Как? А две недели назад ты была не против…
— Я была другим человеком, а сейчас всё изменилось.
— Что именно изменилось, Селена?
— Я бы тебе сказала, но боюсь ты не поверишь.
Он глубоко вздохнул. Видимо, Селена часто водила его за нос, пытаясь извлечь собственную выгоду, поэтому вера в нее иссякла. И я этого мужчину прекрасно понимаю. Я бы вообще не смогла ни минуты находиться рядом с такой истеричкой.
— Селена, ты можешь хоть раз сказать правду? Я так устал от твоей лжи. Не делай так, чтобы я пожалел о твоём спасении.
— Мой отец, он… как бы это сказать, — я смотрела в его глаза. Они таили неизвестность, как кратер одинокого вулкана, такой же неприступный и неизведанный.
Но единственное что я могла точно определить — это верность. Этот человек никогда не придаст, но пряталась в этом зелёном омуте какая-то странная эмоция. Эти чувства и не позволили мне рассказать всю правду.
Я опустила взгляд вниз и промолвила в полголоса: — Может поедим?
— Хорошо, я как раз приготовил голубцы с картофельным пюре. Сейчас покушаем и я жду от тебя объяснений, зачем ты влезла и куда.
Я пыталась встать с кровати, но голова кружилась а ноги были ватные и совсем не слушались меня.
— Куда ты, — сажая обратно меня за предплечья, говорил собеседник: — Ты ещё слишком слаба для самостоятельности. Присядь, я принесу тебе в постель еду.
Не прошло и пяти минут, как он вернулся обратно с подносом на котором стояла тарелка с картофельным пюре и двумя голубцами.
Я приняла тарелку и положила ложку пюре в рот. Ощущая молочный вкус в слиянии с картофелем, я закрывала глаза от наслаждения.
— Смотрю тебе понравилось, — бархатным голосом произнес собеседник: — А голубец? Попробуй.
Прислушалась и не пожалела. Нежный вкус мясного фарша, приправленный говяжьей приправой и в меру подсоленный. Наслаждение, какого я не испытывала никогда.
Я всё больше и больше не хотела покидать этот мир. Он мне казался более ярким, чем наш заоблачный. Помимо лжи и притворства, здесь меня больше ничего не смущает. В раздумьях я не заметила как опустошила всю тарелку.
— А мне Виола вовремя позвонила. Ещё бы чуть-чуть и всё… Я бы не успел.
— Так вот откуда ты узнал о произошедшем. А Виола тебе кто?
— Селена, ты меня пугаешь! Дочь моего брата Геры. Я любил его жену всем сердцем, а сейчас она пропала. И возможно, ее уже и нет в живых. Но тела, как такого, не нашли
Он перевел дыхание, продолжая: — Как ты знаешь, я работаю в уголовном розыске и мы её искали! Искали, поднимаешь? — его голос задрожал, а лицо побледнело.
Он встал с кровати и положил раскрытие ладони на лоб медленно поднимаясь к затылку, оставляя руки в одном положении, раскрывая локти в разные стороны. Мужчина ходил кругами, пока не продолжил рассказ ещё более дрожащим голосом чем прежде: — Собаки, омон, розыскные мои ребята, лес и все это по бесконечному кругу, словно сейчас перед глазами. Но самое интересное, что тело так и не нашли. Ох, если бы я тогда знал. Если бы я только знал, что с ней случится, да я бы не отпустил ее в тот вечер разговаривать с этим…
Собеседник притих и медленно присел на кровать. Он облокотился на свои бедра и прикрыл руками лицо, вытирая слезы. Затем сбавляя тон, продолжал: — Я бы ее не пустил.