— Обиделся, я знаю. Но что поделаешь, если я такая. Я не могу ни с того ни с сего лечь с мужчиной в постель.
— Ты меня тогда восхитила.
— Правда?
— Когда я встречаю таких женщин, как ты, у меня появляется уважение к людям.
— Может, ты и сейчас обманываешь?
— Нет, сейчас не обманываю.
Они чокнулись серебряными рюмками. И послушали серебряный звон.
— Ты удивился, когда получил от меня деньги?
— Нет, не очень. Мы же договаривались.
— А ты знаешь, я долго колебалась. — («Ты правильно колебалась», — думал Петров.) — Думала: вдруг ты просто так сказал, для красного словца. А мне очень хотелось именно такую шубу. Женщины становятся дурами, когда дело касается тряпок. Правда?
— Во всяком случае — похоже.
Разве мог он рассказать кому-то, как, получив от нее пятьсот рублей, чертыхался про себя. А потом пришла в голову странная идея: забрать шубу у жены и выслать этой дуре. (Тогда он считал ее дурой. Но не сейчас.) Позвонил Юрику Устьянцеву, фотокору, другу по редакции: Юрик, выручай, уговори мою жену продать тебе шубу, скажи: точно такая нужна твоей сестре. А жене пообещай: достану новую, она давно просит у меня новую, согласится. Шубу у жены они купили за четыреста рублей, сто рублей прогуляли с Юриком и потом шубу отослали в Ярославль.
— Опять ты грустный, — сказала Наталья. — Ты устал?
— Немного.
— Может, пойдем спать?
— Нет, посидим еще немного.
Это «пойдем» вдруг странно взволновало его. Он не ослышался? Она сказала: «Пойдем?» Неужто на этот раз все произойдет без всяких проблем? Тогда, когда они с Юриком познакомились с Натальей и ее подругой Сашей на Савеловском вокзале и поехали потом к Юрику в гости, Наталья была совсем другая. Неприступная. Гордая. Серьезная. Хотя и призналась Петрову, что знает его по очеркам. Очень любит его писанину, муру эту. Он плюнул тогда на нее. Лег спать, а она всю ночь просидела за столом. Юрик был с Сашей. Хотя положа руку на сердце Саша хотела быть с Петровым. Она сама сказала об этом. Но что поделаешь: женщин они распределили заранее: маленькому Юрику — маленькая Саша, высокому Петрову — высокая Наталья. Чушь какая-то. И главное — пообещал тогда Наталье достать американскую шубу. Сказал: для него это плевое дело. Хвастался, чтоб добиться своего. А своего не добился. И шубу пришлось у жены конфисковать…
Так мог ли он после этого искать Наталью в Ярославле? Да ни за что на свете не появился бы у нее, если бы…
Если бы вчера, то есть сегодня ночью, чуть не убили.
Чуть не убили — и он пополз к ней.
Потому что больше во всем Ярославле не было ни одной родной души. Потому что знал: она примет. Знал: он действительно нравится ей. Потому что почувствовал еще тогда: она хорошая, настоящая. А о себе знал: мерзавец. Пусть не всегда, но временами — точно мерзавец. Как же он мог искать ее? Вот в этой дурацкой шубе, которую столько лет он привык видеть на плечах жены Люсьен?
Как вообще он может смотреть Наталье в глаза?
А между тем — смотрит. Сидит, пьет коньяк, разговаривает. Приняла его, вымыла, вычистила, спать уложила, туфли купила, ужином угощает — и каким ужином! Что же это? Как понять все? Как осознать? Непередаваемо…
— А как ты живешь в Москве? — спросила она. — Ты ничего о себе не рассказываешь.
— Да как живу… Живу помаленьку.
— Как твой сын?
«Неужели я и о сыне рассказывал? Значит, рассказывал…»
— Виталька-то? Уже в шахматы меня обыгрывает.
— Смотри какой молодец… А ты хорошо играешь?
— Вообще-то неплохо.
— Ты первый пойдешь ложиться или я? — неожиданно, совсем не в русле разговора, спросила Наталья.
Он посмотрел на нее пытливо, на этот раз она глаз не опустила, встретила его взгляд спокойно, со спокойной уверенностью в себе и в нем.
— Я, — сказал он. — Если ты не возражаешь…
— Тогда иди. А я пока тут немного уберу…
Он встал и хотел выйти. Она встала тоже. Они были близко друг от друга, совсем рядом. Но он не мог обнимать ее в этой шубе.
Он шутливо нажал ей на кончик носа:
— Я тебя жду.
Она обморочно вздохнула и рассмеялась:
— Хорошо. Я скоро.
Петров уже освоился в ее комнате, выключил большой свет, зажег настольную лампу. Поставил пластинку. Шарль Азнавур пел томно, грустно. Петров разделся и лег в постель.
Потом пришла Наталья.
— Не смотри, — попросила она.
— Не смотрю, — сказал он, но продолжал смотреть.
Он не мог не смотреть на красивую женщину. Красота, говорил Петров, это единственное, чего человек не должен стыдиться. Всего остального он стыдиться обязан. Даже жизни своей он обязан стыдиться…