— Я до Свердловска, — сказал мужчина и, чиркнув спичкой, блаженно затянулся. — А вы?
— Туда же, — ответил Алеша.
— К вечеру завтра будем. — Мужчина выпустил дым. — Да, — он улыбнулся, — я ездить люблю. А вы? Ага, кажется, пошел. Плавно берет… — Мужчина с одобрением ухмыльнулся. — Ведь вот научились же. Раньше бывало…
На окна медленно наплывали фонари. Замелькали шпалы соседних линий. Подходили и уходили высокие, как жирафы, зеленые семафоры. Путалась вверху, в сетке скрещенных проводов, сероватая мгла. Веселей и упорней застучали колеса, и вагон начал осторожно и плавно покачиваться.
— …верно? — продолжал мужчина, попыхивая мундштуком и блестя глазами.
— Ну да, — говорил Алеша. — Да… — Он тоже улыбался.
Деревья, дома, штабеля дров или шпал, линии высоковольтных передач мелькали близко, но неясно, как тени крупных под водой рыб. Но вдруг врывалась в окно освещенная железнодорожная станция, и Алеша зажмуривал глаза; станция проваливалась в темноту, он открывал глаза — и снова тени, взблески света, тени…
— Не хотите? — предложил мужчина.
— Не курю.
— А прохладно… Ну что ж, пойду отдыхать, — сказал мужчина. — Всего хорошего.
— Спокойной ночи.
Алеша остался в коридоре; он долго глядел в окно, чувствуя, что на душе у него хорошо и легко. Он думал о многом сразу, представлял, как встретят его дома мать и младший брат Шурка, и улыбался… Улыбаясь, он все глядел в окно, лес вдалеке темнел уже совсем сплошной массой, лишь изредка прерываясь то полем, то каким-нибудь полустанком…
В купе на Алешином месте сидел седенький худой старичок в пижаме и шлепанцах. Алеша шепотом поздоровался, старичок кивнул, добро-усмешливо глядя на Алешу.
— Я давно уже вас поджидаю, хочу попросить… — Старичок поднялся с сиденья, поправил подушку у старушки, спавшей на нижней полке, и снова сел на прежнее место. — Хочу попросить вас поменяться со мной. У меня вот это, верхнее…
— Да, пожалуйста. Пожалуйста…
— Я бы и так, конечно… Но нам утром, — старичок развел руками, — рано выходить… так что… чтобы и вас не беспокоить, и нам удобней…
— Конечно, конечно. Вы бы не ждали меня, ложились…
— Ну что вы, разве можно! Место ваше, законное. Так просто нельзя…
Старичок расправил постель, скинул шлепанцы и, тихонько охая, улегся.
— Вы потом ночник выключите, — попросил он. — Я свет совсем не переношу. Не спится.
Алеша осторожно вскарабкался наверх, забрался под одеяло, выключил ночник и закрыл глаза.
— Вы, видать, до самого конца едете? — шепотом спросил старичок.
— Да, да, до самого, — обрадованно ответил Алеша: ему вдруг очень захотелось поговорить.
— На каникулы, что ли?
— Нет, в отпуск. К матери еду…
— Значит, работаете… — Голос старичка звучал мирно, тихо. — Окончили что?
— Нет, так просто работаю. Не учился пока.
— Ну да, — понимающе сказал старичок, — успеется еще. Дело молодое…
— А вы? — спросил Алеша.
— Мы едем… едем… — не сразу ответил старичок. — Так, по всяким делам… Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил Алеша почти разочарованно, и в тишине особенно отчетливо загрохотали колеса мчащегося поезда.
— А по каким делам-то? — через некоторое время все-таки спросил Алеша, но старичок не ответил.
Алеша вновь закрыл глаза: мягкое, монотонное покачивание начало убаюкивать его. Представлялось ему, как приедет он домой и как все будут рады встрече с ним, ведь так давно уже не виделись… В сентябре он поможет матери выкопать картошку, приведет в порядок малинник, заготовит дров, подрежет тополя, сожжет ботву и хлам, в лес будет ходить, нарубит тычек для гороха на будущую весну, на рыбалку с Шуркой пойдет…
Заснул Алеша крепким, успокоенным сном; виделось ему все то же, что перед сном: мать, братишка, лес, рыбалка, речка, огород, виделось, как когда-то с отцом ездили они на лошадях на дальние огороды, складывали в телеги мешки с тяжелой свежей картошкой, а потом разжигали на грядах костер, пекли картошку…
Проснулся Алеша от яркого света солнца, посмотрел вниз — напротив на сиденье сидела девочка, подвернув под себя ноги.
— Доброе утро, — сказал Алеша.
— Доброе утро.
— Ты что, с дедушкой-бабушкой едешь?
— Нет, — ответила девочка, — они уже вышли.
— Значит, одна?
— Одна.
— Даешь! — Алеша присвистнул, отвернулся к окну и забыл про девочку. Березовый лес, казалось, светился позолотой.