— Понятно. Покажите, пожалуйста, ваш паспорт.
— Паспорт? — удивился Алеша. — При чем тут мой паспорт? — Пожав плечами, Алеша достал из кармана пиджака паспорт и подал проводнице.
Женщина внимательно всмотрелась в фотографию, несколько раз взглянула на Алешу и, видимо, убедилась, что это одно лицо; проверила она и место прописки, и место работы.
— Странно все-таки, что имя Алексей… Странное совпадение.
— Какое совпадение? С чем? — не понимал Алеша.
— Скажите, — напрямую спросила женщина, — а это ваш паспорт?
— Конечно. Вы что, не видите по фотографии?
— Хорошо, возьмите… — Проводница вернула паспорт и, уже выходя, добавила: — Впредь местами не меняйтесь.
Алеша снова взялся за книгу, но вскоре в дверь вновь постучали; теперь это был пожилой мужчина с заискивающими, бегающими глазами.
— Простите, вы не одолжите колоду карт?
— У меня нет карт. Извините.
— Нету? — с недоверием протянул мужчина. — А нам сказали, что вчера до поздней ночи… в преферанс…
— Какой преферанс? Кто сказал? Да вы что, смеетесь надо мной?
— Нет, если у вас есть карты, то почему бы вам не дать? Нам полную колоду надо, пятьдесят четыре карты… Мы тоже в преферанс надумали…
— Нету! — сказал Алеша. — Нету никаких карт!
— Ну ладно… Если играть захотите, приходите к нам. Десятое купе.
— Хорошо! — отрезал Алеша.
— И карты захватите, — прикрывая дверь, сказал мужчина.
Алеша отбросил книгу и начал снова смотреть в окно. Когда в купе вошла Надя, он даже не взглянул на нее.
— Какого-то Бакенбардова ищут… Алексея, — сказала она, садясь на свое место. — Говорят, преступник, что ли…
— Какого Бакенбардова? — вытянув лицо, покосился Алеша.
— Алексея Бакенбардова… сорок шестого года рождения… По всей Москве объявления висят с фотографией… Вы разве не видели?
— Кого?
— Фотографии?
— Так… — протянул Алеша. — Так! — повторил он загадочно и, приподнявшись на локте, ударился головой о багажную полку. — О черт!.. — Алеша обхватил голову руками и, спрыгнув вниз, посмотрел Наде в глаза. — Это ты?
— Что?
— Болтаешь ходишь?
Он смотрел на нее, она смотрела на него; теперь, впервые взглянув на нее внимательно, он вдруг понял, кого он видит перед собой. Это было странно и невероятно, но это было так, как было, собственным глазам приходилось верить. И чем больше он смотрел на нее, а она на него, тем больше он забывал, о чем только что спросил ее, но все больше начинал вспоминать. Но что вспоминать? Скорее не вспоминать, но восстанавливать. Но что восстанавливать? Скорее не восстанавливать, а обретать. Когда это с ним началось (да и начиналось ли когда-то?), он не помнил, но знал, что у него есть какое-то представление о женском лице, о взгляде, о глазах, о губах, о прическе; это лицо было фантазией, но по этой мечте, по этой фантазии он жил; он жил и сравнивал, но никогда не видел ничего похожего на свою мечту; и мечту свою воспринимал как нереальную, поэтому никому о ней не говорил; и себе тоже: это было так же естественно для него, как воздух, вода, — жить этим, но не думать и не говорить об этом. И теперь эта мечта и эта прихоть мелькнули перед ним. Он смотрел, и видел, и обретал; ведь это было лицо, которое встречается однажды за всю жизнь.
— Когда-то… — начала говорить Надя, а он смотрел, как шевелятся ее губы, как образуются на щеках ямочки; как словно подается ее взгляд вперед, когда она расширяет глаза, а длинные темные ресницы вздрагивают и вдруг опускаются вниз; как лицо ее приобретает в этот краткий миг — веки опущены, кончики ресниц дрожат — выражение тайны, тонкой грусти; а когда она открывает глаза, они начинают светиться глубоким, искрящимся каким-то интеллектом. — Когда-то, — говорила она, — когда я была совсем маленькая, я едва не утонула, но меня спас один мальчик, меня и еще одну девочку…
О чем она говорила? Странно ему было слушать о том, что он уже знал, пережил когда-то, видел, делал все это, жил так; это было или одно и то же, или разное, но нечто общее, пережитое вместе с ней.
— И тогда… — говорила она, а он все больше убеждался, что он обретает, не вспоминает не восстанавливает, но обретает. Он почти не слышал, что она говорит, но внимательно вслушивался в то, о чем она говорит.
— Но откуда ты знаешь, что меня зовут Алеша?
— Знаю, — ответила она.
У нее был мягкий овал лица; нежная, чуть смуглая кожа придавала лицу утонченность; подстрижена она была очень коротко, под мальчишку, но тонко, со вкусом, — отсюда детскость и мягкость ее черт; веки нежно-голубые — от искусно наложенной тени. Умный и даже чуть насмешливый взгляд дополнял ощущение интеллекта, исходившего, казалось, из каждой черты ее лица. Лицо это было сплавом зарождающейся женственности, утонченности, интеллекта и одновременно детскости, простоты, мальчишеской бесшабашности. Руки ее, нежные и тонкие, казались прозрачными, невесомыми, движения их были исполнены красоты. На шее, с правой стороны, сквозь смугловато-прозрачную кожу слегка проступала тонкая жилка, она напряженно и трогательно пульсировала.