«Жених, что ли, твой?» — прошептала Полина на ухо Зое; Зоя в ответ неопределенно пожала плечами.
После слов Анатолия Варвара повнимательней обсмотрела его — окинула серьезным и долгим взглядом с ног до головы — заметно было, не понравился он ей, что-то скоморошье в нем проскальзывало, но ничего не сказала, только слегка покачала головой: ну-ну, посмотрим, мол, какой ты еще рабочий класс, поглядим дальше…
И в самом деле, дальше получился любопытный конфуз (для кого только? для Зои? — ведь Анатолий, например, даже и не смутился нисколько, наоборот — весело рассмеялся и сказал: «А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…»). Прямо среди празднества — а дело было уже на второе мая — главное-то застолье вчера завершилось, под самый поздний час, — Варвара и «застукала» Анатолия в сарайке: он, как говорится, праздновал дополнительно — в гордом одиночестве.
— То-то я заметила, зятек, частенько ты желудком маешься… На сторону ходишь.
Варвара подошла к сараю неслышным шагом — только хозяйки так умеют, тихим сапом ходить в своем подворье — и слова свои произнесла вкрадчиво, елейно, а Анатолий — вот зараза — даже не вздрогнул, обернулся к Варваре с веселой такой, разудалой улыбкой:
— А что, мать, раз уж я у тебя зятек, может, мы на пару? Так сказать, первую вместе — закрепляющую?
— Закрепляющую — это-то я понимаю. А почему ты в сарайке прячешься — вот что объясни. Неужто нашего застолья мало?
— А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…
— К примеру, прячась, праздновать в одиночку?
— Очень верно подметила, мать.
— А не боишься — тебя к шутам гороховым из гостей прогоню?
— Нет, — помотал он головой, улыбаясь, — не боюсь.
— Что так?
— А я вообще ничего не боюсь. Пока живешь — бояться нечего, а помрешь — бояться поздно.
Варвара, как бы раздумывая над его словами, удивленно покачала головой. А когда они вернулись вдвоем к застолью (сидели прямо во дворе, вытащив с веранды стол-крепышок и установив его среди девственно зеленеющей травы), Варвара, усмехнувшись, объявила всем:
— Гость-то дорогой обиду на нас держит.
За столом смотрели на них, не понимая.
— Один в сарайке празднует. Гордый такой, что ли? Или какой?
— А я всегда такой, мать. Вон Зоя не даст соврать.
— Анатолий, ты опять за свое. — покраснев за него, горестно проговорила Зоя. — Ведь обещал же…
— Мать-то у тебя дотошная — застукала меня. Ох дотошная…
Какая-то тут странность происходила, неловко все себя чувствовали, никто не знал, что и говорить дальше. И выручил всех, как ни смешно, сам Анатолий:
— Раз уж я проштрафился — прошу штрафную. Так сказать, на законных основаниях!
Ну, что с ним делать? Борис, Полин жених, сказал:
— Давайте в самом деле за Гагарина. За его подвиг!
Очень скоро Анатолий заснул прямо за столом, и пришлось в несколько рук подхватывать его и тащить на веранду: Борис держал его под мышки, Жека (красный от натуги, как его лампасы) взялся за ноги Анатолия, а женщины, кто как мог, поддерживали Анатолия посередке. Вот так и втащили всем миром бедолагу-гостенька, уложили на диван, прикрыли старым — с истертым ворсом — шерстяным одеялом, которое на всякий случай всегда хранилось здесь. Вот как раз и настал он, этот «всякий случай»…
Анатолий спал на веранде, а они все сидели во дворе, и как раз в эти минуты и решилась судьба Зои и Анатолия, о чем Анатолий ведать не ведал и мечтать, наверное, не мечтал.
— Чтоб этого твоего… — Варвара задумалась на секунду, подбирая подходящее словцо, но, так и не придумав ничего, лишь выразительно указала кивком головы на веранду, — у нас больше не было… Поняла? — И серьезным черно-огненным взглядом опалила Зою. Матери Варваре шел уже пятый десяток, и черные — с проседью — волосы, и черные — огненные — глаза, все в ней как будто говорило о гордой непреклонности, о властной и суровой натуре.
Однако не скажи мать Варвара последних слов, не взгляни она так строго на Зою, может, никогда бы и не случилось того, что случилось, и не вырвались бы у Зои те слова, которые разом разделили ее жизнь на две доли: до и после замужества.
— А я выхожу за него замуж! — вот какие слова вырвались у Зои.
— Может, не выходишь, а уже — жена его? — продолжая непримиримо смотреть на Зою, в упор спросила мать.
— Да, уже жена! Представь себе! Да, жена. Да! Ну и что здесь такого?!
— Выходит, ждешь наших поздравлений?