Зоя принесла из погреба холодного домашнего квасу в крынке, сразу покрывшейся бисеринками отпотевшей влаги, — крепко держа крынку двумя руками, Полина пила прямо из широкого ее горла.
— Ох, даже зубы ломит! Хорош, ничего не скажешь…
И в этот как раз момент в дом влетела соседская девчушка Настеха.
— Тетя Зоя, вас Парамонов к себе вызывает!
— Кто это? — спросила Полина не у Настехи, конечно, а у Зои.
— Начальник станции. Чего там? — повернулась Зоя к Настехе. — Мне ведь завтра на смену.
— Не знаю, — пожала плечами девчушка. — Чего-то там с семафором…
Вот так и получилось, что полы настилать Полина стала в одиночку. Зоя быстро собралась («Уж ты извини, Поля, брось это, завтра вместе доделаем!») — и ушла с Настехой, а Полина, понятно, разве бросит начатое? Да и то сказать: было это для нее одно удовольствие — взять доску, примерить ее по длине, отпилить ножовкой лишнее, а потом четырьмя гвоздями — по два с каждой стороны — пришить половицу к брусу. Сделала Полина себе мерку, — напилит побольше досок, потом пришьет их, потом опять напилит и снова пришьет. Смотришь, а пол постепенно настилается, красивый, свежий, терпко пахнущий ядреным дубом (дубовый пол! — могла ли когда мечтать о таком Зоя?). Полина, сама не замечая того, почти все время улыбалась.
— Ого! Вот так темпы! — неожиданно услышала она за спиной голос Василия Ивантеевича. — Бог в помощь!
— Спасибо, — ответила Полина.
— А где хозяйка?
— На работу вызвали.
— Как же ты одна с брусами справляешься?
— С брусами — это мы вдвоем с Зоей. Одна-то я только пол настилаю.
— Удивляешь ты меня, Полина. Честное слово! Откуда в тебе столько сноровки? Баба ты вроде городская, инженеришь на заводе…
— Родом-то я поселковая, все в жизни приходилось делать…
— А чего тогда в городе живешь? Перебиралась бы в поселок, к земле поближе. Или вот к нам хотя бы…
— Работа держит, Василий Ивантеевич. Работу свою люблю.
— На заводе-то? — искренне удивился директор.
— На заводе. Работа, если в ней интерес есть, она как зараза: прихватит тебя — с кожей не оторвешь.
— Чудно говоришь, ой чудно, Полина!
— А ты б лучше, Василий Ивантеевич, помог мне, чем языком прицокивать.
— Думаешь, откажусь?
— Сейчас посмотрим…
— А, пожалуй, почему и не помочь? (Надо сказать, Полина давно нравилась Василию Ивантеевичу, еще с первого ее приезда, когда они не на шутку схватились из-за Анатолия: в бедах его семьи Полина обвинила тогда и директора, а тот яростно отмахивался… «Бывают же на свете бабы, — думал он позже после каждого приезда Полины. — Да я бы ради такой не знаю что и сделал… Так ведь нет, не моя, чужая. Эх, досадно…») Давай помогу.
— Ну нет, Василий Ивантеевич, с досками-то я и сама справлюсь. Помоги-ка лучше брусы на кухне уложить. Тут мне без напарника никак не справиться. С мужиком-то оно всегда полегче.
И вот, как недавно вдвоем с Зоей, так теперь вместе с Василием Ивантеевичем занялись они брусами. Директор на работу оказался горячий, ловкий, любо-дорого было с таким напарником дело иметь. Два первых — по параллельным стенам — бруса они пришили не больше чем за полчаса, потом быстро укоротили пилой поперечные брусы, прихватили их гвоздями, закрепили по четырем углам скобами — и «квадрат» был готов. Крестовину делать посчитали ни к чему, кухонька маленькая, доски прогибаться не будут, — чего же лишнюю работу делать?
— Все, Василий Ивантеевич, спасибо, дальше я одна справлюсь.
— Могу и пол помочь настелить. — Директор вошел во вкус работы.
— Спасибо, не надо. Я ведь знаю — у вас своих дел невпроворот. Да мы тут еще… Одна просьба: приструните все же Анатолия, снимите с него стружку.
— Хочешь по совести, Полина?
— Конечно.
— Бесполезно с ним возиться. Работает он не хуже других, но… Болезнь уж началась, зар-ра-за…
— Это мы горазды — тысячи причин найти. Лишь бы самим палец о палец не ударить…
— Опять ругаться будем?
Директор ушел от Полины раздосадованный: нет, сколько ни делай людям добра — им все мало. До чего же занозистая баба эта Полина. Ты к ней со всей душой — она тебя все равно ледяной водой из ушата окатит…
Весь следующий день Полина с Зоей красили полы, а еще на следующий день Полина уезжала. Когда поезд тронулся, Зоя не выдержала, заплакала, Полина из тамбура махала ей на прощание платком, а Зоя долго еще стояла на перроне, не в силах остановить слезы. Одиноко ей было, ох одиноко, и она уже заранее страдала-скучала по сестре…