— Шубу? Американскую? Конечно!
— И если я вам пришлю деньги, действительно купите?
— Куплю! (А что надо было отвечать: не куплю? Да он был уверен, что все равно это ничем не кончится, застольный разговор, обычный треп, которому и значения-то придавать не нужно.) Вот, пожалуйста. — Петров вытащил из кармана авторучку и на салфетке размашистым почерком написал свой домашний адрес — Присылай деньги в любой момент — и шуба у тебя в кармане.
— Я думаю, — сказал Юрик Устьянцев, — надо это дело отметить. Торжественно, конечно.
Саша с Натальей переглянулись: обманывают их или нет?
— В конце концов, — добавил Юрик, — можете уехать и позже.
— Осталась всего одна электричка. Через час. Последняя.
— Можно и последней. Какая разница?
— Да, — первой кивнула именно Наталья, а не Саша. — Можно и последней… — И Саша кивнула в поддержку: можно, конечно, о чем разговор.
…Позже, когда ушла и последняя электричка, выхода не оставалось никакого: брать такси и ехать всем вместе к Юрику Устьянцеву в гости. Его «Анна на шее» была в очередных бегах, так что ехать можно было смело. Да и то сказать — на этот раз девушек уговаривать долго не пришлось. У них словно открылись глаза: они полностью доверились Петрову с Устьянцевым. Да и что может случиться с ними? Ничего, конечно.
Все, что нужно, взяли с собой из ресторана.
Да и не в этом главное. Главное — были вместе. Сидели на квартире у Юрика Устьянцева. Музыка. Разговоры. Свет уютной настольной лампы. Что еще нужно… Саша танцевала то с Юриком, то с Петровым. Заглядывала ему в глаза. Собственные ее глаза блистали золотом. Наталья не танцевала. Отказывалась. Она сидела в самом углу, прижавшись к серванту, откинув голову на подушку дивана. Кажется, исподволь наблюдала за Петровым. Любовалась им?
Потом, когда Петров с Сашей вышли из комнаты, взгляд у нее потух. Посерел лицом и Юрик Устьянцев. Устало провел ладонью по глазам.
— Почему ты не танцуешь? — спросил просто так, потому что не мог представить себя танцующим с Натальей: она чуть не на две головы была выше его ростом.
— Помолчим, ладно? — попросила она, закрыв глаза.
«Может, поцеловать ее? О господи, не могу…» — думал Юрик. Он злился на Петрова.
А на кухне Саша говорила Петрову:
— Я хочу быть с тобой.
— Детка, я тоже этого хочу. Но — нельзя.
Они целовались.
— Я не хочу с Устьянцевым. И потом — запомни: тебе будет плохо с Натальей. Я знаю…
— По-другому нельзя. Юрик мой друг.
И снова целовались.
— Я тебе нравлюсь?
— Ты всем нравишься.
— А тебе?
— И мне.
— Я хочу быть с тобой.
— Нет. Ты будешь с Устьянцевым. Я буду с Натальей.
— Ты ничего не знаешь. Это невозможно.
И опять целовались.
— Пойдем, — сказал Петров. — Без нас им плохо. Мы не должны их бросать. Мы же люди…
— Какой ты противный!
Петров рассмеялся.
— Ну, чего ты смеешься? — спросила Саша, и в глазах ее нешуточно заблестели слезы.
— Пойдем, пойдем, — потянул ее за собой Петров.
Когда они вернулись, Юрик Устьянцев, мастер фотопортрета, цепким взглядом окинул их с ног до головы. Он как бы оценивал натуру. Прикидывал, в каком ракурсе запечатлеть ее на пленке, чтобы раз и навсегда высветить сущность человека. Что такое сущность человека? Это правда о нем. Вот правду и нужно создавать.
Наталья, наоборот, даже не взглянула на них. Сидела, откинувшись на подушки, полуприкрыв глаза и слушая музыку.
— Старик, ты бы хоть щелкнул нас, что ли, — потирая руки, весело проговорил Петров.
— Щелкают орехи, — мрачно ответил Юрик. — Иногда их бьют молотком. Для верности.
— Девочки, а не перетащить ли нам грязную посуду на кухню? — не меняя веселой интонации, предложил Петров. — Честное слово, время позднее, пора и отдыхать…
В который раз за этот вечер Наталья с Сашей переглянулись, но за посуду все-таки взялись. Потом на кухне зазвенела тугая струя воды…
— Старик, — сказал Петров Юрику, когда они остались одни, — стели постели. Если честно, я устал. Мне все это до смерти надоело.
— А баб у меня не надоело отбивать?
Петров подошел к Юрику Устьянцеву, усмехнулся, наклонился над ним, погладил его по маленькой, начинающей лысеть голове:
— Юрик, стели постели. Не нужно мне твое сокровище. Дарю. На память.
— Врешь? — Под рукой Петрова Юрик почувствовал себя мышонком, с которым играет не кошка — тигр. Отчего и голос его прозвучал хрипловато, когда он произнес это нагловатое: «Врешь?»