Нет. Не может быть. Нет!
Ему показалось, что он на полной скорости вылетел с байка. Дыхание перехватило, сердце замерло и похолодело. Бесконечный миг полета в невесомости, когда понимаешь – сейчас ты умрешь. Больно и неизбежно, как гравитация. Понимаешь, но все равно надеешься: это не на самом деле, это не со мной! Всего лишь сон!.. Старый, почти забытый кошмар: он приходит домой, к Сирене – а ему в лицо кидают раскрывающийся на лету чемодан с его вещами, и холодно сообщают, что он задолбал, что он – пустое место, тряпка и никому не нужен. А на растерянное «я же тебя люблю!» – презрительно морщатся и отвечают, что таких, как он – не любят. Никто. Никогда. Потому что он всегда все портит…
Бонни на миг зажмурился и прикусил губу, чтобы прогнать болезненно-вязкое наваждение.
Сон, всего лишь кошмарный сон. На самом деле вон она, Rosetta! Ушла на второй этаж, ждет!..
Короткий отчаянный взгляд наверх – нет. Не она. Стоит иначе, плечом поводит иначе. Только полный слепец мог принять ее за мадонну.
Все же – явь. Gege, опять ты смеешься надо мной! Ведь ты не для того поманил меня счастьем, чтобы все отнять! Нет, на этот раз все будет иначе.
Rosetta, остановись! Да стой же!..
Но она не слышала. Или слышала – но все равно бежала прочь. И Бонни за ней, из «Зажигалки», по людной улице, сшибая и расталкивая прохожих, не обращая внимания на ругань…
Все настоящее, – билось в голове в такт бегу. Я был прав, мисс Кофи и есть Rosa. Я не мог ошибиться – даже несмотря на то, что она изменила голос, и говорила совсем иначе, и походка на каблуках не такая, как в кедах, я все равно не мог ошибиться! Когда она пела Клодину, танцевала со мной, я точно знал: она и есть мадонна. Но я что-то сделал не так. Опять.
Нет, не может быть, чтобы снова – вылет с трассы, невесомость… нет! Rosa – не Сирена, она в самом деле любит меня, а я ее обидел… Но я все исправлю!
Mia bella donna, прошу, не убегай!.. Остановись, поговори со мной – и все будет хорошо, я знаю, ты простишь меня!..
Бонни почти ее догнал. Почти. Оставалось каких-то три метра до мелькающей белой футболки и развевающихся русых волос. Перекресток, зажигается красный – вот она, никуда не денется… Надо всего лишь обнять ее, объясниться, и все будет хорошо! Но вдруг – такси, распахнутая дверца, Rosetta запрыгивает в машину – и уезжает.
А Бонни остается. Один. Еще ближе к чертову асфальту, и от бесконечного мига в невесомости остается все меньше. Почти ничего.
Нет.
Он успеет. Он найдет ее. Догонит. Попросит прощения и все объяснит. Она обязательно поймет и простит… обязательно!..
Еще бы понимать, куда она поехала. Такси, где это чертово такси? Мгновения утекают сквозь пальцы, но никто не останавливается… а машина с Розой уже скрылась из виду… все кончено? Он не найдет ее?
Чушь.
Найдет.
Наверняка она поехала домой. И к черту такси, он сам на машине. А Кей знает, где она живет. Кей!..
Номер не отвечает.
Japona mat`! Да пропустите же!
Фил? Фил, ответь же! Скорее!.. Санта-Моника?
Gege, пусть она будет дома. Прошу тебя, Gege!
Чертова «Азалия» спряталась в закоулках, еле нашел. Стоянка пуста, такси нет. Отпустила. Лишь бы не махнула сразу в аэропорт: однажды она уже сбежала из России в Америку, а теперь – из Америки… куда? В Перу? В Румынию? Прошу тебя, Gege. Дай мне шанс все исправить. Всего один шанс.
Какой-то латинос объясняет, где комната мисс Ти. Бонни не дослушивает, бежит – мгновения уходят, как кровь из открытой раны. С каждым шагом. С каждым ударом сердца.
Ее дверь – крайняя… закрыто. Заперто. Постучать. Прислушаться. Она там?
Да. За дверью кто-то есть. Шаги.
Выдохнуть. Уговорить себя не выламывать хлипкую дверь – нужен всего один хороший удар. Нет. Нельзя.
Почему она не открывает? Слышно же – она там.
– Rosa! Открой, прошу тебя!..
За дверью замерло. И снова – шаги. Но не к нему.
– Пожалуйста, мадонна!.. Прости! Rosetta! Ответь мне! Я люблю тебя, Rosa… Ти… дай мне шанс!..
Невесомость. Сердце пропускает удар. Шуршание за дверью. Молчание.
Миг до асфальта – бесконечно короткий.
– Rosa … прошу тебя…
В ее комнате – быстрые шаги, шепот. Она не одна? Или говорит по телефону?
Замолкла.
Последний миг тишины и невесомости, больше нет сил верить, что все будет хорошо вопреки очевидному. Мадонна не желает его видеть. Не желает слышать.
И не слышит, как он бьется всем телом о безжалостный асфальт, опускается на колени, упершись лбом в проклятую дверь, и шепчет:
– Ti amo, vita mia…
Она не отвечает. Ей все равно.
Миг невесомости закончился.
Он снова остался один. Наедине с оглушительной болью и виной. Только на этот раз Кей не поможет. Ни Кей, никто другой. На этот раз он справится сам. Сейчас. Сам. Он поднимется и пойдет дальше. Через миг. Всего один миг.