Как двигаются девушки, я не наблюдаю – какой в этом смысл? Неинтересно. Исключение составляет Банни, но с Банни случай особый.
Передаю ему пакеты, забираюсь сам. Ногой опрокидываю конструкцию из шин.
– Кто ещё полезет, пускай сами тащат, – поясняю Максу. Нет, ну, а что он думает, моими трудами всякая шваль должна пользоваться, что ли? Тут так всегда делают.
Вовчик торчит около забора, играя в тетрис. Вот, что я в нём ценю – он часами может спокойно стоять на одном месте. Игорь начинает уходить в себя и проморгает даже метеорит, Банни не может в покое провести и минуты, Рэй и прочие вечно ноют, что им надо в туалет, что им скучно, и так далее. А Вовчик идеально стоит на шухере при любой погоде. Я умею выбирать себе людей, а не сгребаю всех чмошников и подпёздышей подряд. «Не будь Макс геем, мы бы могли с ним отличные дела мутить», – проносится в голове случайная мысль.
– Держи, – я отдаю Вовчику часть отобранных у Макса пакетиков и банку с пивом, которую пристроил в кармане, я его растряс, кстати. – Всё спокойно?
– Ага.
Алкоголь мы у себя не храним. Для этой цели я натренировал нашего дворника, который ночует в пристройке к служебным помещениям. Он слабоумный и, вообще, на мой взгляд, не совсем человек. Рассказывает всем обо всём, что видит. Но боль он чувствует и когда я ему говорю: «молчи!» – он молчит. Отдавать ему бухло можно безбоязненно – эта тварь его не переносит. Вот смех-то! Все бухают, а он не может.
– И чтоб молчал, падаль, – я опускаю моргающего со сна мужичонку на пол, ставлю наши пакеты в рассохшуюся тумбочку у его двери. Это – мой тайник и ни одна тварь на него не претендует. Азаев пытался, но, во-первых, у него сил и мозгов не хватило так натаскать Николыча, чтоб молчал, а, во-вторых, я ему за такие дела нос разбил.
– Зачем ты с ним так? – удивлённо спрашивает Макс. – Всё-таки, он живой человек.
– Ну, был бы мёртвый, безусловно, я бы с ним так себя не вёл, – соглашаюсь я.
– Ой, ты его пожалей ещё, – ухмыляется Вовчик. – Это же даун или как там! Короче, он дегенерат!
– А дегенерат – не человек? – удивляется Макс.
– Даже если и да, то что? Я уже говорил, что мне пофигу?
– А, ну да, – вспоминает Макс и затыкается.
По верёвке он забирается первый, просто хватается за неё и забрасывает тело на карниз. Видимо, есть какой-то смысл в паркуре или как там эта фигня называется. Я вскарабкиваюсь, наваливаясь на карниз. Но тяжелее всего с Вовчиком. Его приходится затаскивать. Он, хоть и накачан, но тяжеловат для таких дел. А вот Игорь просто не в силах ни отжаться, ни подтянуться.
– Ну у вас и поза, – хмыкает Макс, – романтичная! О чём он? Я затащил Вовчика, ухватив вокруг торса, и теперь мы стоим друг напротив друга. На коленях. В обнимку. Сто раз такое было, но только пидор мог разглядеть в этом какую-то пошлятину.
– Макс, – тихо говорю я, – допизделся.
Зажимаю рот ему рукой, а второй резко бью в солнечное сплетение. Несколько секунд он не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, а потом пытается заорать. Крепче зажимаю ему рот, не хватало, чтобы он поднял на уши весь интернат, придурок. Он пытается укусить меня за ладонь, оттолкнуть языком.
– Заткнись, – шепчу ему на ухо. Вовчик поднялся и смотрит с ленивым интересом.
– Ещё раз такое ляпнешь – и я тебя отпинаю. Понял? Ты… – он ухитряется просунуть язык между моими пальцами и я отдергиваю руку от странного ощущения.
– Ёб твою мать… Больно… Уже и пошутить нельзя! – он пытается отдышаться. Вытираю об него обслюнявленную ладонь. Лицо кривится – врезал я знатно. В желтоватом свете фонаря вижу, что у него глаза блестят. Заплачет?
Не заплакал. А заплакал – я бы его тут же с козырька столкнул и верёвку бы спрятал наверх. Так просто, снизу, её даже с моим ростом не вдруг достанешь, вот бы он тут изображал свой паркур!
– Ладно, не буду больше!
– Всё, вопрос снят. Расходимся, сейчас сторож территорию будет обходить.
Я, машинально, потёр ладонь. То место, где он с напором провёл языком, отчётливо ощущалось, словно я схватился за провод под слабым током. Бррр…
– Ну, как, нормально сбегали? – спросил Игорь, запуская меня в комнату.
– Отлично. Там целая куча бутылок. Я тебе, кстати, пожрать принёс всякого, друг Макса расстарался. Тфу, бля, друг! Прикинь, они целовались!
– Взасос? – Игорь шокирован. У нас тут даже с девушками взасос, считается, целоваться западло. За это, конечно, не бьют, но издеваться будут и прозвище «вафлёр» прилипает к таким накрепко. А уж если пацана с пацаном застукают, то оба в больницу отправятся. Я помню, когда только сюда приехал, поймали на этом двух малолеток из моего класса. Я сам их избил, а потом старшие пацаны добавили. Гадость.
– Меня чуть не стошнило!
Нужно было Максу и за это по морде дать, но, во-первых, мне уже не 13, во-вторых, там, на дороге, уже не интернат. Со своими друзьями-педиками пускай лижется, сколько влезет. Я снова почувствовал след от его языка на ладони. Ну, на то он и гей, чтоб с ним всё было не так, как с нормальными пацанами.
Игорь прячет еду в свою тумбочку, а я стою, прижимаясь к холодному стеклу, и смотрю на луну. Вот ведь засада. Хочется вылезти обратно и бежать по лесу, бежать, бежать, чтоб он не кончался… Или сесть за руль крутой тачки и рвануть к городу. А Макс ведь мог уехать. Причём, в любой момент. Педик он там или нет, ебётся он со своим другом или нет – тот приехал к нему и предложил свалить отсюда. А ко мне вот никто сюда не приезжал. Ни разу.
– Стас, – слышу голос Игоря, – ложись спать, пожалуйста.
Да, ночью, если ничего не делать, всякая хуйня в голову лезет, и к утру я уже настолько ненавижу весь мир, что элементарно не способен держать себя в руках. Давлю в руке стаканы, в щепки разгрызаю ручки, один раз отбил угол от парты… И, если к вечеру я не смогу нарваться на нормальную драку с Азаевым или ещё кем, приходится драться со своими. Танкист на меня ещё с прошлого раза залупается, вот сегодня даже тренироваться не пошёл. Вот поэтому, если на ночь у меня нет ни каких планов, меня лучше не будить, и Игорь это знает.
Перед тем, как провалиться в сон, я снова представляю себе гладкое шоссе и горький осенний ветер.
“Что не вечер, то мне молодцу“ – Мельница, “Оборотень”.
====== 5. Единственный любимый учитель (от лица СА) ======
Я, в последний раз, ходил по кабинету, проверяя, не осталось ли чего. Часть вещей я, конечно оставлю. Зачем мне, к примеру, стенд с образцами узлов? Хотя думаю, он тут всё равно долго не проживёт. А вот кое-какие книги я заберу. Я их на свои деньги покупал и сомневаюсь, что они пригодятся моей заместительнице. Если ей, вообще, что-то пригодится…
Смысл расстраиваться? Да, я проработал здесь пять лет, а толку? Ничего-то я никому не дал, ничего не смог. И теперь не могу. Даже такой ерунды, как защитить пару детей. Хотя, спроси обычного человека – и все хором заявят, что защищать их надо именно от меня… Уже бесполезно думать. Заявление подписано, Рубикон перейдён, узел разрублен. Что теперь себя казнить! Так, кажется, пособие по спортивному ориентированию и карты я положил вон на те полки…
Стук в дверь. Кого там несёт?
– Не заперто!
В двери, доставая стриженой макушкой до косяка, появляется знакомая фигура. Да уж, некоторых чертей и поминать не нужно.
– Заходи, Стас.
Он заходит и я настороженно слежу за ним. От Комнина я никогда не видел гадостей и глупостей, наоборот. И, всё-таки, этот парень не может не настораживать. Он выше меня, шире в плечах и, сколько я его помню, всегда держится так, словно ждёт нападения. Или собирается напасть. Тут они почти все такие.
В руках у него какой-то свёрток, впрочем, несложно опознать бутылку, завёрнутую в пакет. Что за...?