- Угу.
Она шагнула к кухонной двери, и в полутемном коридорчике он увидел ее красивые, натренированные на корте икры ног, привыкших к высокому каблуку. И этого хватило, чтобы вообще бросить поводья. Он подхватил ее на руки и понес в комнату. Так бывало у них в давние времена, теперь уже утраченной счастливой жизни, когда они вдвоем возвращались из очередного клуба или ночной тусовки. Вика изо всех сил сопротивлялась, выкручивалась, стонала от бессилия и только больше его раззадоривала. Она всегда спала голой, под халатиком ничего не оказалось, и это окончательно погасило остатки сознания. Все было так привычно - гладкая кожа под ладонями, сильные мышцы живота, запах желанного тела... И одновременно от всего веяло неуловимым очарованием новизны, будто в руках его была не бывшая жена, а чужая, красивая девушка, яркая и энергичная в постели, отчего и совершается это единоборство. Он не видел выражения ее глаз, лишь контуры лица и гримасу нежелания, отторжения происходящего, воспринимал как сладострастную истому.
Она скинула его руку и включила светильник в изголовье.
- Теперь объясни, зачем ты это сделал? – срывающимся голосом спросила она.
- Что - сделал? - щурясь от света, тупо спросил он. – Вика?
- Ну, вот это все - насилие, заламывание рук. Всю эту мерзость, - Виктория с трудом сохраняла спокойствие. - Для самоутверждения?
- Не знаю, - признался Александр и перевернулся на живот, чтобы посмотреть ей в лицо. - Я тебя изнасиловал, Викусь?
- А это можно назвать как-нибудь иначе? - она показала набирающие цвет синяки на сгибах рук, оставленные пальцами.
Он пристыжено промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди: кожа была расцарапана и следы от ногтей припухли, образовав белые рубцы.
- Зачем ты это сделал? - снова спросила она, еле сдерживая бешенство. - От великого голода? Зачем?
- Почему-то не удержался. Когда в прихожей поцеловала в лоб… – взглянул он в ее глаза и осекся.
- Да я была холодна, как лед, Гольдберг! Не заметил? – Вика уничтожала его взглядом.
- Не заметил.
- Как мерзко! - после паузы бросила она. - Знала бы – ни за что бы не впустила.
- Я пришел попрощаться... - вдруг вспомнил он и уловил в своем тоне отголосок какого-то юношеского порыва.
- Все. Убирайся отсюда! Не хочу видеть тебя. Прощание с телом устроил, артист. Уходи! И запомни, я тебе не вещь.
- Вика... – тихо прошептал он. – Прости! Я знаю, что поступил как последняя сволочь, но у меня есть оправдание.
- Нет у тебя оправдания. Абсолютно. Ты сильнее меня, и прекрасно знаешь, что мне с тобой не справиться. Как же противно-то, господи! Как противно… Ненавижу тебя! Ненавижу! – с надрывом выплевывала слова Вика, глядя ему прямо в лицо.
- Не правда! – грозно сверкая глазами, воскликнул он и с силой схватил ее за плечи, встряхнул как тряпичную куклу. – Врешь! Все ты врешь. Не любила, да! Ты меня никогда не любила, но ненависть - это такое страстное чувство, на которое ты не способна, по крайней мере, по отношению ко мне. А может быть, я чего-то не понял? Или не заметил? А?
- Отпусти, слышишь. Отпусти, мне больно! – выдохнула она, вырываясь из его цепких рук.
- Нет! – сказал он. – Не отпущу. И ты будешь меня слушать, Тори!
- Не смей меня называть так. Как какую-то собачонку, на руках у всех этих… этих… Энджи, Вики, Кристи, Лол и Ирэн. Меня уже тошнит от этого. И я ничего не желаю знать о такой жизни. Быть, как все эти дуры и откликаться на кличку, я не желаю. Я – Виктория! - она с ненавистью смотрела на него.
- А как ты хочешь? – он придавил ее к постели и вкрадчивым тихим голосом продолжал. – Скажи, как ты хочешь, Вика? Что не так? Ты знаешь, я сделаю все для тебя, потому что хочу, чтобы ты была счастлива со мной. Научи меня. Подскажи. Я люблю тебя, и всегда любил, но вот счастливой я тебя так и не сделал, как не старался... - он внезапно отпустил ее и вздохнул. Тяжело толкнув свое тело, Александр лег рядом с ней. - Ты все время обезоруживаешь меня, делаешь слабым, бессильным. Ты как "черная дыра" в космосе, втягиваешь человека, а зачем, и сама не знаешь.
Молчание повисло между ними, и в наступившей тишине Александр слышал, как бешено, стучит его сердце.
- Вика? Ты устала от меня, я знаю. От любви моей, от ревности. От жизни этой бестолковой. Но тебе она нравилось когда-то. Не хочешь больше ночных клубов, тусовок, всей этой швали и кукол этих резиновых, значит, не будет их. Как захочешь, Вика. Только скажи мне одну вещь. Только одну и больше я у тебя ничего не спрошу, – он повернулся к ней, чтобы видеть ее глаза и облокотился на согнутую руку.