— Она не говорила, чтобы я больше никогда с ней не разговаривал.
— В этом не было необходимости. Это было чертовски очевидно, Кэл. Она скорее воткнет себе в глаза раскаленную кочергу, чем еще раз поболтает с тобой, судя по выражению ее лица, когда она убегала от тебя к чертовой матери.
Он прав, и я ненавижу это. Боже, у меня чертовски щиплет глаза. Я так пьян и так устал, и чудовищность этого дня все время грозит поставить меня на колени. Если позволю эмоциям взять верх, то разобью всю мебель в доме, как только переступлю порог, а я этого не хочу. Не хочу злиться и впадать в ярость только потому, что встреча с Корали впервые за долгое время прошла не так, как надеялся. Все прошло именно так, как я и ожидал, и это...
Она злится на меня. Она в ярости. Публикация этой фотографии была настоящим идиотским шагом с моей стороны.
— Тебе лучше вернуться к своей беременной жене, прежде чем она пошлет поисковую группу, требуя моей крови, — говорю я, хлопая Шейна по руке.
Он притягивает меня к себе, тычет костяшкой указательного пальца мне в ребра, а потом уходит по улице, тихо смеясь себе под нос.
Подойдя к входной двери, обнаруживаю, что она приоткрыта на дюйм.
Какого черта? Прожив так долго в Нью-Йорке, я не совершаю ошибки, оставляя входную дверь открытой. У меня настоящий пунктик по поводу безопасности, что делает тот факт, что эта дверь не заперта, крайне необычным. И тревожным.
Когда я был ребенком, то играл в бейсбол, просто для удовольствия. Обычно брал одну из маминых сумок для покупок в дальний конец сада и собирал все яблоки, упавшие с деревьев, а потом мы с папой стояли на узкой лодочной пристани в конце нашего двора. Он подбрасывал яблоки в воздух, а я бил по ним бейсбольной битой, издавая обрывки смеха, когда размягченные плоды взрывались каждый раз, когда кедровое дерево касалось их. Река, протекающая через Порт-Ройал, извиваясь за домами на нашей улице, была вся усеяна кусочками яблок, и у папы было такое выражение лица, как будто он считал себя величайшим отцом на этой гребаной планете. Воздух был полон сахара и солнечного света, и я бы подумал, что, может быть, он все-таки не уйдет. Не оставит нас.
Но он ушел. Я больше никогда не выбивал яблоки в реку, хотя бейсбольную биту сохранил. Как единственный мужчина в доме, знал, что должен защищать свою маму, поэтому держал биту спрятанной в узкой щели между входной дверью и книжным шкафом в прихожей, где она все еще собирает пыль.
Тянусь к ней, обхватывая пальцами истертую веками древесину, вглядываясь в чернильную черноту расфокусированными глазами. Ни хрена не видно. Я чертовски пьян, и как бы ни старался, не могу приспособить свое зрение, чтобы видеть в темноте. Однако включение света может оказаться роковым решением. Если кто-то прячется там, ожидая, когда пройду мимо, чтобы они могли разбить лампу о мою голову, последнее, что мне нужно, это помочь им, показав, где именно нахожусь.
Боже. Почему именно сегодня мне приходиться разбираться со взломом? Утром я буду в бешенстве и с похмелья. Тогда, наверное, был бы готов к бою. Сейчас же чувствую, что вот-вот отключусь у подножия лестницы.
Мне удается поставить одну ногу перед другой, когда обхожу нижний уровень дома, ища злоумышленников. Тот, кто вломился сюда, либо очень ловок и молчалив, как ниндзя, либо его здесь нет. Во всех комнатах пусто.
Значит, на втором этаже. Стараюсь не шуметь, поднимаясь на цыпочках по лестнице, но старое дерево скрипит с каждым шагом. Окно ванной комнаты по-прежнему плотно закрыто. Я начинаю подозревать, что ветер каким-то образом открыл входную дверь (очень маловероятно), но затем вижу свою зубную щетку в унитазе, и знаю, что кто-то точно тут был. Кто-то с извращенным чувством юмора.
Придурки.
Поднимаю биту высоко над головой, готовясь напасть на любого, кто окажется в моей спальне, но когда пинком открываю дверь, то сразу же узнаю маленького, свернувшегося калачиком человека посреди моей кровати. Я уже много раз находил ее вот так, когда мы были подростками.
Зубная щетка в унитазе теперь имеет смысл.
Я наделал достаточно шума, чтобы разбудить мертвеца, когда только распахнул дверь, и все же Корали спит, не подозревая, что последние десять минут рыскаю по дому, как умалишенный. Опускаю биту, чувствуя, как напряжение, еще секунду назад кипевшее в моих венах, тает, сменяясь странным чувством пустоты.
Корали лежит на моей кровати. Почему? Какого хрена она лежит на моей кровати? Она накричала на меня за ужином, выбежала из дома, как будто я воплощение дьявола, и ей не терпелось сбежать от меня. А теперь она вошла в мой дом, забралась на мою кровать и заснула, как будто это самая нормальная вещь в мире? Бывали времена в Нью-Йорке, или Камбодже, или Исландии, или еще где-нибудь в мире, когда я возвращался в свою постель и жалел, что не открыл дверь и не нашел ее вот так.