Однажды снимал в Зимбабве для статьи в журнале «Тайм». У меня был самый ужасный гребаный день, когда меня держали под дулом пистолета, пока машину журналиста Карла грабили, а потом подожгли. Нам с Карлом пришлось стоять на обочине грязной дороги и смотреть, как горит наше единственное транспортное средство. Мы держали рот на замке. Я и глазом не моргнул, когда нападавшие сорвали с моей шеи фотоаппарат и принялись передавать его по кругу, осторожно поднося видоискатель к лицам, словно ожидали увидеть через стекло какие-то волшебные вещи. В некоторых странах камеру разбили бы о землю, но только не в Африке. В Африке все чего-то стоит. Я знал, что смогу выкупить свой «Кэнон» обратно на местном рынке через пару дней, если буду держать язык за зубами. Нам с Карлом пришлось пройти восемнадцать миль обратно в наш базовый лагерь по невыносимой жаре. К тому времени, когда мы вернулись в обветшалый отель, в котором нас поселили, я был слишком измучен и несчастен, чтобы даже войти в свой номер.
Знал, что ее не может быть там. Знал, что это невозможно, и все же какая-то часть меня надеялась, что найду ее в своей постели. Не хотел входить в дверь и осознавать, что я один, все еще без нее, и поэтому простоял в коридоре три часа, прижавшись лбом к облупившейся краске, пытаясь дышать сквозь боль.
Здесь и сейчас, вернувшись в Порт-Ройал, я никак не могу переварить образ Корали, наконец-то уснувшей на моей кровати. Делаю шаг к ней, и до меня доходит, насколько я чертовски пьян. Дерьмо. Хочу разбудить ее. Поговорить с ней. Выяснить, что привело ее сюда. Должно быть, случилось что-то действительно дерьмовое, раз она пробралась в этот дом, так близко к жилищу ее отца по соседству. Но не могу разбудить ее, когда нахожусь в таком состоянии. Это только разозлит ее. Беру угол одеяла на своей кровати, накрываю ее, а затем выхожу из комнаты, закрывая за собой дверь.
Мне нужен гигантский чан кофе. И немедленно. Я не могу все испортить. Если она проснется, рассердится на меня и сбежит, это будет в последний раз. Уверен.
Корали
Мне снится, что я тону. Когда просыпаюсь, хватаю ртом воздух, цепляясь за тяжелые одеяла, которые лежат на мне, а Каллан сидит в старом кресле-качалке своей матери рядом с кроватью, наблюдая за мной. На его лице суровое выражение, а на коленях бейсбольная бита. Он перекатывает ее туда-сюда, вверх-вниз по бедрам.
— Раньше ты спала крепко, — шепчет он. — Все было очень хреново, но ты крепко спала.
Пустой кофейник стоит на ночном столике рядом с моей головой. Мое сердце начинает выпрыгивать из груди, когда я вижу кружку рядом с ним, стоящую на потрепанном экземпляре «Уловка-22». Хорошо помню эту кружку. Я купила ее для Каллана, когда нам было по шестнадцать, сразу после того, как его матери поставили диагноз лимфома Ходжкина. Я даже смотреть не могу на нее.
— Знаешь, я тоже имею полное право злиться на тебя, — мягко говорит Каллан.
Он выглядит усталым. Темно-красная рубашка, которую он надел на ужин в доме Фрайдей — кажется, целую вечность назад, — расстегнута, и под ней виднеется простая белая футболка. Под глазами — темные круги, а щетина стала гуще, чем была за обедом. Я хочу выползти из кровати прямо в его объятия.
Вместо этого шепчу:
— Что? — Мой голос хриплый ото сна.
— Ты, — говорит он. — Я сидел здесь, смотрел на тебя, и это было чертовски напряженно, Корали. — Он качает головой, отводя взгляд. У меня такое чувство, что Кэл впервые отвел его с тех пор, как нашел меня здесь, в своем доме, в своей постели. — Уже очень долгое время я думал о том, чтобы сказать тебе, чтобы ты меня простила. Обдумывал все аргументы, которые мог бы использовать, чтобы убедить тебя, что не заслуживаю того, что ты бросила меня.
Не чувствую себя готовой встать, но должна это сделать. Я сейчас в невыгодном положении, лежа, поэтому сажусь, морщась, когда в голове начинает стучать.
— И? Что ты придумал? — спрашиваю его.
Он пожимает плечами.
— Мой план всегда сводился к обильным извинениям. Думал, что просто буду извиняться, пока ты действительно не почувствуешь это, действительно не поверишь, что имею это в виду. Я бы предложил пройти по раскаленным углям. Сделать все, чтобы загладить ту боль, которую тебе причинил.