— Не волнуйся. Мы все еще можем это сделать.
— Тогда хорошо. По-моему, это звучит забавно.
Мы целуемся еще немного, но Каллан наконец отстраняется от меня, разворачивает и притягивает к себе так, что держит меня сзади в своих объятиях.
— Ты понимаешь, что я мастурбирую больше, чем любой другой семнадцатилетний парень на этой планете, — сонно говорит он.
Мы засыпаем со смехом.
***
Утром, когда я пытаюсь бесшумно выскользнуть из дома, меня окликает Джо. Еще рано, даже шести нет. Обычно в это время она крепко спит, измученная работой в такие длинные смены, но не сегодня. Джо сидит на кухне, обхватив руками кружку с кофе.
— Корали? Корали, милая, ты не могла бы зайти сюда на секунду?
Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи.
— Господи, боже. Джо, извините, я… я вас не заметила.
— Прости, не хотела тебя напугать, малышка.
Я пытаюсь понять выражение ее лица, когда осторожно вхожу в кухню, стараясь не волноваться раньше времени. Мне не следовало упоминать, что Джо знала о моем ночном пребывании. Если бы я этого не сделала, Вселенная, несомненно, не смущала бы меня так прямо сейчас.
— Знаю, что тебе нужно собираться в школу, — говорит Джо, — но сначала хочу кое о чем с тобой поговорить.
У нее темные круги под глазами, а волосы немного растрепаны и выбиваются из свободного пучка, завязанного на затылке. В последнее время она выглядит все более и более уставшей. Я ничего не говорила Каллану, не хотела показаться грубой, но сегодня утром она выглядит так, будто пробежала марафон, а потом целую неделю отказывалась спать.
— Хорошо. Конечно. Если речь о том, что я остаюсь…
— Нет, нет, дело не в этом. — Джо качает головой, глядя на дно своей кофейной чашки. Содержимое внутри собралось наверху молочной пленкой, очень сомневаюсь, что жидкость все еще теплая. Она жестом приглашает меня сесть рядом с ней, что я и делаю, с каждой секундой все больше и больше нервничая. — Речь о другом, — говорит она. — Мне определенно не следует говорить с тобой об этом до Каллана, но я просто… не знаю, что еще мне делать.
В ее глазах стоят слезы, в тех же темно-карих, теплых, добрых глазах, точно таких же, как и у ее сына, и тяжелая, темная тяжесть давит на меня изнутри. Знаю, что она собирается сказать. Понятия не имею, как, но внезапно понимаю, что это совсем не хорошо.
Джо делает глубокий вдох.
— Я больна, — выпаливает она. — Действительно очень больна. Я знала уже некоторое время, но я... я хотела подождать. Мой врач надеялся, что химиотерапия все исправит. К сожалению... к сожалению, это не так.
Я сижу неподвижно, ошеломленная, не в силах ничего сказать, моргнуть, сглотнуть, даже смутно понять, что она мне говорит.
— Подумала, что лучше подождать, пока точно не узнаю, сколько времени у меня осталось, прежде чем рассказать вам обоим. А теперь, ну, теперь я знаю. Мои врачи считают, что мне осталось около восьми месяцев. Может быть, год, если продолжу лечение. Не знаю, смогу ли я…
Я разрыдалась, не в силах удержаться. Из моего рта не выходит ни звука, но на меня обрушивается мощная волна печали. Лицо Джо морщится в маску боли и страдания. Она берет мои руки в свои, проводит по ним пальцами вверх и вниз.
— О, милая девочка. Милая девочка, иди сюда.
Джо обнимает меня, и я рыдаю в ее рубашку. От нее пахнет дезинфицирующим средством и стиральным порошком. Медленно поглаживая мои волосы, она шепчет мне что-то успокаивающее, и удивляюсь, как я никогда не замечала, что кожа ее рук такая бледная, почти прозрачная, тонкая, как крыло бабочки, и что кажется, что вот-вот упадет в обморок от усталости.
— Мне очень жаль, Корали. Действительно не могу выразить, как мне жаль. Я надеялась быть на вашей свадьбе. Увидеть, как ты выходишь замуж за моего сына. Я хотела помочь тебе, когда родится первый ребенок. Я хотела… — слова застревают в горле, и на секунду она замолкает. — Я хотела увидеть... замечательную жизнь, которую вы двое строите вместе. Но у меня такое чувство, что... я как-нибудь увижу это. О, боже, мне очень жаль. Ш-ш-ш, ну же.
Джо сжимает меня в объятиях, и меня переполняет это ужасное чувство несправедливости.
С тех пор как умерла моя мама, я ни разу не испытывала к ней неприязни. Не в реальном или значимом смысле. Мне было бесконечно грустно, что ее не было рядом, но я никогда не ненавидела ее за то, что она решила сделать. Она больше не могла этого выносить, и я всегда это понимала. Но сейчас так зла на нее.
Мама съехала с моста, решила отказаться от своей жизни и попрощаться со всеми. Она отдала дарованную ей жизнь. А теперь Джо, женщина, которая, по сути, относилась ко мне, как к своей дочери с тех пор, как я ее встретила, говорит мне, что она умирает и ей больно, потому что не сможет присутствовать на всех монументальных событиях в моей жизни. Это реально больно. Это так чертовски больно, что я не знаю, как смогу это пережить.