Однако Эдвин все еще жив! Описывая ту бурную ночь, Диккенс упоминает о маяке: «Но красный огонь горит непоколебимо. Все мечется и трепещет, непоколебим только этот красный огонь».
«Если это символ жизни, символ спасения, замена рождественской звезде, которая так и не взошла над ночным городом? – Лида закрыла книгу и задумалась. – Диккенс любил одушевлять вещи. У него даже шкафы и стулья бывают похожи на мыслящие существа. А такой символ, как огонь маяка? Маяк – это всегда надежда, указание верного пути. Какая могла быть надежда, если Эдвин в это время погибал, да еще так страшно и несправедливо, а главное – бессмысленно даже для своего убийцы? Это что – шуточка? Ну уж нет. Диккенс даже отъявленных негодяев убивал с долей сострадания и никогда не проливал крови зря, ради острого сюжетного поворота. Эдвин остался жив! Он вернется, и вернется совсем другим. ‘‘Интересен только потому, что мертв?’’ Глупости! ‘‘Тайна Эдвина Друда’’ – это роман воспитания, где главный герой поразительно меняется от начала к концу. А Диккенсу такие романы удавались лучше всего».
– Ты что-то опять застряла, – послышался Алешин голос. Тот давно отложил книгу и, не отрываясь, смотрел на профиль жены, мягко освещенный настольной лампой.
Лида со слабой улыбкой обернулась:
– Все думаю, думаю над книгой… И чего-то боюсь.
– Ну, ты всегда чего-то боишься.
– А ты никогда? – все с той же отрешенной улыбкой спросила Лида. – Никогда-никогда?
– Я боюсь тебя, когда ты вот так сидишь и смотришь в стену, – признался Алеша. – Мне кажется, что ты не здесь, а где-то за тридевять земель.
– Это называется творческая сосредоточенность. – Лида тряхнула волосами и наконец очнулась от своего оцепенения. – Что-то вроде сна наяву. Ты и сам это прекрасно знаешь.
– Да, но раньше ты это делала как-то по-другому. – Он сел, нашарил тапочки и потянулся, вздрагивая всем телом. – У тебя было такое серьезное, милое лицо, как у ребенка, который делает уроки. С удовольствием их делает, понимаешь?
Девушка кивнула:
– Тоже мне, новость! Ты все время называешь меня ребенком.
– Сейчас ты была непохожа на ребенка. Когда ты думаешь об Эдвине Друде, у тебя на лице упрямство и… – Алеша слегка запнулся, подбирая слово, и наконец, будто сам удивляясь, произнес: – Гнев!
– Прямо Эриния, – поддержала шутку Лида. – Кто-то же должен отомстить за бедного молодого человека!
– Не знаю. – Тот говорил совершенно серьезно, и жена тут же перестала улыбаться. – У тебя в такие минуты становится совершенно чужое, холодное и такое взрослое лицо… Как будто ты с кем-то споришь и сдаваться не собираешься. А если что будет не так – ударишь первая!
Тут она уже забеспокоилась. Алеша мог ошибаться, мог преувеличить. Но, очнувшись, Лида и впрямь ощущала на своем лице странное напряжение – будто следы непривычной мимики: маски гнева и упрямства, как выразился муж.
– Может, ты и прав, – неохотно признала она. – Уж очень меня достает этот сюжет. Давай-ка выпьем чаю, а потом я попробую написать хотя бы две странички. Мне обязательно нужно начать сегодня, иначе я вообще никогда не начну.
– Почему именно сегодня? – спросил Алеша, безропотно отправляясь на кухню с чайником.
«Из-за розовых стаканчиков, – подумала ему вслед Лида. – Из-за этих треклятых розовых стаканчиков, счетом пять, а шестой я разбила о морду того негодяя. Один-единственный раз в жизни я посмела защищаться, и в тот миг я правда превратилась в Эринию, и, наверное, на лице у меня была та же маска. Жаль, что Света этого не видела, иначе не стала бы меня унижать этим намеком! Я напишу продолжение романа так, чтобы никто не мог сказать, что я ошиблась, что это сотворила маленькая, слабая и неуверенная в себе девочка. Чтобы больше никто и никогда не смел дарить мне таких подарков!»
Они выпили чаю, Алеша поклялся соблюдать мертвую тишину, и к часу ночи Лида написала три с половиной страницы.
Она проснулась от звонка будильника, от «Алешиного звонка» – тот, как всегда, поднялся первым и уже натягивал халат, чтобы идти в ванную. Лида сонно пробормотала:
– Не забудь, сегодня мы покупаем тебе зимние ботинки.
– Сегодня? – расстроился он.
Лида упрямо повторила, что это нужно сделать немедленно, иначе он простудится в самые ближайшие дни. Она знала, что муж ненавидит любые магазины, за исключением книжных, и вытащить его куда-нибудь было тяжелым испытанием. Однако на самые необходимые покупки он все-таки иногда соглашался.