В центральной проходной постовой милиционер даже не взглянул на его удостоверение, услыхав фамилию «Гольцер», учтиво козырнул и сказал: «Пожалуйста». Постовой внутри здания лишь любезно поинтересовался: "К кому идете?" — и тоже козырнул. "Зеленая улица, — с тщеславием подумал Наум и мысленно назвал полковника хорошим парнем. — Им, должно быть, лестно, что «Новости» печатают интервью с комиссаром Тихоновым. Уважают у нас прессу, черт побери".
В кабинет начальника МУРа он вошел широко сияющий, воодушевленный и важный, подал свою мясистую руку полковнику, с учтивым безразличием кивнул Струнову и Ясеневу, сидевшим в двух глубоких креслах за приставкой к письменному столу. И сам сел за этот столик на полумягкий стул лицом к полковнику, вытер платком загорелый лоб, произнес, раздувая полные щеки:
— Душно, — и уставился на полковника выжидательно. Полковник мягко кивнул. Затем посмотрел в какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе, и, не спуская с Гольцера цепкого, сверлящего взгляда, спросил:
— Скажите, пожалуйста, Жак-Сидней не встречался с некоей Соней Суровцевой? — Гольцер смотрел на полковника вороватыми глазами и сразу почувствовал, что на нем скрестились, как лучи прожекторов, поймавших вражеский самолет, три пристальных взгляда. Он почти физически ощущал на себе эти вонзившиеся в него лучи и беспокойно задвигал крепкими челюстями.
— Нет, не встречался, — ответил Гольцер, забегав по сторонам мечущимися глазами. — Впрочем, не знаю, может, и встречался. Я вам уже говорил…
— А вы с ней знакомы? — с какой-то подчеркнутой мягкостью, переходящей в приторную вежливость, перебил полковник.
— Нет, — ответил Гольцер, поведя крупными круглыми плечами, точно за спиной его был тяжелый рюкзак.
— Вы получали от Дины Шахмагоновой рецепт на морфий? — Это спросил Струнов. — Вот этот рецепт?
— Я не понимаю, товарищ полковник, — Гольцер смущенно посмотрел на начальника МУРа и заерзал на стуле. — Это допрос?
— Да, допрос, — ответил полковник сухо и холодно и предупредил: — Постарайтесь говорить правду, чтоб потом не раскаиваться.
В глазах Гольцера появились огоньки первой растерянности, а лицо потемнело. Он прикрыл лоб и глаза ладонью, ответил, глядя в стол:
— Да, получал.
— Для какой цели? — Это спросил Ясенев глуховатым голосом.
— Меня просил один товарищ. — Гольцер поднял глаза на Андрея.
— Фамилия того человека? — быстро, как выстрел, прозвучал вопрос Струнова, сидящего по левую руку от Гольцера.
— Я не могу назвать этого человека, — наконец выдавил Гольцер, нервно оглядываясь, точно его преследовали.
— Мы вам подскажем. — Полковник достал фотографию Сони Суровцевой и положил ее перед Гольцером. — Для этого товарища?
Гольцер смущенно повел глазами, облизал языком сохнущие губы и спрятал под стол свои предательски дрожащие руки. Теперь он решил не смотреть ни налево, ни направо, где сидели сотрудники уголовного розыска, он смотрел только прямо перед собой на полковника влажными затуманенными глазами. Нужно было отвечать на трудный для него вопрос. Он понимал, что сказать «нет» бессмысленно: только поставишь себя в неловкое положение и дашь своим противникам лишний повод уличить тебя во лжи. Он забыл, что три минуты назад отрицал свое знакомство с Суровцевой, и теперь тихо, через силу, добавил:
— Да.
— Как ее фамилия, имя? — спросил Струнов.
— Вы уже назвали, — не поворачиваясь к нему, ответил Гольцер.
— Мы хотим, чтобы назвали вы, — заметил Ясенев.
— Ее зовут Соня. Фамилией не интересовался, — сказал Гольцер, и грустная ирония прозвучала в его словах. Он поспешил добавить, ни на кого не глядя: — Девчонка легкого поведения.
— Почему вы пытались скрыть свое знакомство с Суровцевой? — спросил Струнов, не расположенный к иронии.
Гольцер уже предвидел этот вопрос и приготовил ответ:
— Такие знакомства не принято афишировать.
— Вы с ней сожительствовали? — спросил Ясенев.
— Да.
— Долгое время?
— Это уже из области интимных отношений. — Гольцер сморщил лицо и задвигал густыми хмурыми бровями. — Я отказываюсь отвечать.