Но тут же я подумала, что это невозможно: – Только две стороны, присутствующие на допросе, могут знать это, – произнесла я: – допрашиваемый и допрашивающие. Откуда вы, граф, смогли добыть сведения о том, что там происходило? Неужели вас допустили в святая святых парижской полиции?
– Ошибаетесь, дорогая Максина, – возразил Орловский. – Кроме двух сторон, о которых вы упомянули, была и третья – адвокат, знающий английский язык. По закону иностранцам разрешено, если они этого требуют, чтобы на допросах присутствовал их доверенный юрист; иначе незнание языка может запутать допрос и повредить делу.
Я не стала возражать, хотя знала, что Ивор говорит по-французски так же хорошо, как и я, и не нуждается в переводчике. Я не хотела говорить об этом русскому…
– Адвокат вашему другу был назначен, – продолжал Орловский, – и по счастливой случайности, он был моим протеже. В свое время, благодаря дружеским связям в некоторых кругах, я помог ему получить один уголовный процесс, который он на суде выиграл и был принят в Коллегию присяжных поверенных. Оригинально, что мистер Дандес как будто нарочно обращается за помощью именно к тем людям, которые хорошо расположены ко мне, не правда ли? Вчера это был Жирар, а сегодня – Легран… Совпадение, а?
– Нет ничего оригинального в том, что за шесть лет вашего пребывания во Франции вы постарались обзавестись здесь всякими «дружескими связями», – отпарировала я. – Это обычная тактика разведчиков, шпионящих за своими врагами. Но информация в таких случаях не всегда бывает достоверной, и мне кажется, граф, ваши «протеже» не слишком хорошо вас обслуживают. На днях вы уже допустили крупную ошибку… и вскоре допустите еще одну!
– Спасибо за предупреждение, – насмешливо поклонился он. – Однако, надеюсь, вы не включаете себя в число моих врагов?
– Не подберу для себя более подходящего слова… после тех бесчестных приемов, которые вы применяли по отношению ко мне.
– В любовных и военных делах такие приемы я считаю честными.
– Военных? Вы воюете с женщинами?
– Нет, я люблю их.
– И, смею сказать, многих. Но здесь перед вами одна, которая не желает выслушивать вас.
– И все же вы навострите ушки, когда я начну сообщать вам мои новости. Готов держать пари!
– О да! Признаюсь, вы меня заинтриговали. То, что вы скажете, наверняка, будет интересно… даже если не вполне правдиво.
– Обещаю, что будет и правдиво, и интересно. Как только я услышал, что произошло, я немедленно позвонил Леграну и дружески посоветовал ему взять на себя защиту Дандеса. Сказал, что я крайне заинтересован в судьбе этого клиента, друзья которого являются также и моими близкими друзьями. Как видите, я оказал англичанину помощь, насколько это было совместимо с моим положением иностранного атташе. Разве это не доказательство моего искреннего расположения к вам, а?
– У меня есть иные доказательства, – сказала я. – Но продолжайте же, продолжайте! Ведь вам, граф, очень хочется сообщить мне что-то важное. Прошу вас, переходите к сути дела.
– Ну, в нескольких словах суть такова: одним из наиболее важных вопросов, предложенных на дознании после того, как были заслушаны объяснения мистера Дандеса по поводу документа, найденного полицией… ага, я вижу, это расшевелило вас, мадемуазель! Вы поражены, – что у заключенного был обнаружен документ, а?
Да, это был удар! Я чуть не упала в обморок при мысли, что Ивор нашел пропавший Договор лишь для того, чтобы утерять его снова, и вдобавок при таких страшных обстоятельствах! Но я сдержала себя.
– Надеюсь, это было не письмо от меня? – спросила я, стараясь говорить хладнокровно. – Вы собрали массу разных сплетен обо мне; вам, конечно, известно и то, что в «Елисейском Дворце» я созналась полиции в своей большой дружбе с мистером Дандесом. Да, мы хорошо знали друг друга еще в Лондоне, однако некрасиво я не по-мужски сплетничать о таких вещах… даже если это касается всего лишь актрисы.
– Вы, Максина, как и всегда, умно повернули разговор, но все же боитесь, что у англичанина могло оказаться ваше письмо. Не бойтесь. Публика обожает вас, она простит вам любой нескромный поступок, особенно романтического характера… Впрочем, найдется несколько персон, которые не будут к вам столь снисходительны…
– Кто, например?
– Например, дю Лорье.
Я невольно вздрогнула, но приняла гордый вид и сухо напомнила:
– Мы начали разговор о «следственном изоляторе». Вы, граф, тоже уклонились от главной темы.
– Главных тем много; все они остры, как шпаги, и могут нанести незаживающую рану. А документ, который вас так напугал, – просто записка. Она не от вас, мадемуазель, она была написана по-английски, и в ней Дандесу было назначено свидание по тому самому адресу, где произошло убийство. Насколько я мог понять из рассказа Леграна, некто, назвавший себя ювелирным мастером, потребовал у получателя этой записки вернуть какие-то драгоценности.
– Ваши новости, граф, несколько устарели. Все это было написано в утренних газетах, – возразила я, – но там сказано, что Дандес выбросил эту записку.
– Так оно и было. Однако сегодня, во время обыска комнаты, где лежал убитый, эту записку нашли в луже крови. Увы, это не помогло бедняге Дандесу, а скорей повредило, утяжелив его вину.
– Почему?
– Потому что он отказался объяснить, какие именно ценности были у него украдены и что за бумаги лежали в исчезнувшем футляре. А кое-что в записке не удалось разобрать, так как она была залита кровью.
– Ну и что же потом? – спросила я с замиранием сердца.
– Ага, наконец-то вы всерьез заинтересовались моими новостями, Максина! Так вот: следователи-эксперты пришли к выводу, что английскому джентльмену было поручено доставить во Францию какой-то пакет или футляр, и он был похищен у него. В записке говорится о важных бумагах, лежавших в этом пакете, но причем тут ювелирные драгоценности – не совсем ясно…
– Никаких бумаг у него не было! – воскликнула я.
– Откуда вам это известно? – насторожился Орловский.
– Он вез мне подарок – бриллиантовое колье, которое и передал мне в отеле «Елисейский Дворец». Шеф парижской полиции подтвердит вам мои слова – ведь он тоже ваш друг или протеже?
Орловский пропустил мою иронию мимо ушей и быстро спросил:
– И где же теперь эти бриллианты?
– Граф Орловский! Я не обязана отвечать на ваши вопросы, – резко возразила я. – Кто дал вам право допрашивать меня?
Он спохватился и, чтобы замять неловкость, начал рассказывать о том, что происходило на перекрестном допросе.
Вот что отвечал Ивор, по словам адвоката Леграна:
«Что находилось в пакете, который вы везли из Лондона?» – задал вопрос следователь.
«Ожерелье», – отвечал Дандес. «Бриллиантовое ожерелье?»
«Я покупал его как бриллиантовое. Но, может быть, это были стразы, я не специалист, и меня легко обмануть».
«Это то самое колье, которое вы вручили артистке мадемуазель де Рензи в отеле „Елисейский Дворец“?
«То самое».
«Не его ли требовал у вас убитый по имени Морель?» «Очевидно».
«Что же тогда находилось в том загадочном пакете, который, по вашим словам, был у вас украден, и за которым вы отправились на улицу Филь Соваж?»
На этот вопрос Дандес отказался отвечать.
– Можно было подумать, – сказал Орловский, – что там находилась любовная переписка между ним… и вами.
– Нужно ли мне и далее слушать то, что вам наплел ваш «протеже»? – спросила я, комкая и нервно скручивая в руках носовой платок, словно это была шея Орловского, которую я хотела бы открутить напрочь.
– Слушайте, слушайте! «Не являетесь ли вы любовником мадемуазель де Рензи?» – был следующий вопрос.
«Это мое личное дело и не имеет отношения к тому, в чем меня обвиняют, – ответил Дандес уклончиво. – Но если хотите знать, я, как и сотня других ее поклонников, восхищаюсь ею и обожаю ее». Видите, дорогая Максина, какая цепочка вопросов привела меня к вам? А?