Команданте Камилло устало сидел в машине посреди съежившейся и почерневшей от времени банановой кожуры, мятых жестяных банок и обрывков бумаги, измазанных соусом чили. Пепельницу переполняли окурки, так что последние две недокуренные сигары пришлось затушить о пол — профессиональная привычка не позволяла команданте оставлять улики на месте слежки. Все время, что Катерина провела в квартире сеньора Вальдеса, команданте Камилло просидел в машине, терпеливо дожидаясь, когда она выйдет, думал, прикидывал, складывал и делал выводы. Целых два дня девчонка проторчала у сеньора Вальдеса! Наверняка только время зря потеряла. Вот он бы мог преподать ей парочку неплохих уроков, показать, что такое настоящий мужчина. Когда же девушка вышла из дома, команданте подождал, а затем медленно двинулся следом, то обгоняя ее, то вновь притормаживая, влившись в поток ползущих машин. Затылком чувствуя пустое пространство справа и слева, спереди и сзади, он всю дорогу не сводил с нее глаз. Да, надо признать, сеньор Вальдес не дурак, настоящая конфетка! А походка! Поразительно, какие чудеса способна произвести на свет природа.
Когда Катерина открыла дверь и взбежала по лестнице к себе наверх, команданте Камилло крепко потер руками красные глаза и с облегчением вздохнул. Команданте устал. От него так воняло застарелым потом и немытым телом, что самому было тошно.
На сиденье рядом лежала стопка бумаг в выцветшей зеленой папке, а сверху — странный дневник больного, истерзанного переживаниями мальчика-бомбиста.
Он взял его в руки и подержал перед глазами, не раскрывая.
— Я пять раз перечитывал этот бред, но так ни хрена и не понял. Кто он тебе, сеньор Вальдес? А эта девчонка — сеньорита Сладкие Сиськи? У нее тоже есть история?
Команданте положил дневник на сиденье и, послюнив толстый палец, раскрыл папку. Внутри все было сложено в том же порядке, как и в прошлый раз, когда он заглядывал сюда. Сверху — две страницы белой бумаги, заполненные убористыми строчками отчета, датированного днем, когда произошел взрыв. А под ними — восемьдесят три страницы, пожелтевшие от времени, ломкие, ветхие, покрытые неровными, разъезжающимися в разные стороны буквами, плохо пропечатавшимися сквозь старую копирку. Им было без малого сорок лет.
Команданте Камилло опять вздохнул.
— О, моя прекрасная София Антония, — печально сказал он. — Зачем, зачем ты накликала все эти беды на свою голову?
Как странно, что все, кто в этот момент думал друг о друге, находились в противоположных концах города. Пока Катерина стояла на кухне, купаясь в утреннем свете в окружении увядающих цветов, и с упоением вспоминала объятия сеньора Вальдеса, он негромко похрустывал гравием, проезжая по дорожке мимо конюшен Загородного клуба.
Сеньор Вальдес повернул на широкую площадку для парковки; здесь шуршание гравия сменилось веселым потрескиванием мелкого галечника, выпрыгивающего из-под колес и звонко бьющего в днище автомобиля. Стоянка была пуста за исключением единственного автомобиля — старого серого «Вольво» с разбитой фарой, и сеньор Вальдес плавным движением припарковал свою русалочно-зеленую красавицу рядом с убогим инвалидом. Он выбрал место для парковки с точностью опытного ювелира, подбирающего оправу своему лучшему бриллианту: ювелиру нет надобности нарочно обижать металл, подчеркивая его простоту, он лишь хочет, чтобы бриллиант в оправе сиял как можно ярче. Машина сеньора Вальдеса сияла.
Впереди, за очередным белым заборчиком, за выпуклым зеленым полем, таким гладким, что оно казалось изумрудным ковром, поднималось элегантное белое здание клуба. Однако сеньор Вальдес не спешил перейти через луг; вместо этого, лихо забросив на плечо пиджак, направился в конюшни. Он любил теплые носы, лоснящиеся бока и крепкие пружинистые ноги пони, любил чистый, свежий, пряный запах сена и навоза. Однако, не дойдя до входа в конюшни, он остановился, пораженный забавным зрелищем.