«Я очень горжусь им, — говорит Лиланд, немного всплакнув, поскольку он остановился перед фотографией ангелоподобного трёхлетнего Курта. — Он был хорошим ребёнком. Мне его не хватает». Он ведёт нас на экскурсию по дому, показывая множество экспонатов, связанных с его внуком, и рассказывая о мальчике, который проводил много времени в стенах этого дома. Лиланд энергичен, ему семьдесят девять, у него в ушах слуховые аппараты, чтобы исправить глухоту, приобретенную тогда ещё молодым моряком в сражении в Гуадалканале во время Второй Мировой войны, и затем спустя годы обострившуюся из-за укатывания асфальта. После его увольнения из морской пехоты у него начались серьезные проблемы с алкоголем, который, по его признанию, сделал его «другим человеком». По мнению большинства, его проблемы возникли после того, как его отец, окружной шериф, был убит, когда его ружьё случайно выстрелило. Однако, как сообщают, он стал алкоголиком после того, как его третий сын, весьма отсталый мальчик по имени Майкл, умер в учреждении в возрасте шести лет. Тем не менее, Лиланд вскоре одолел своих демонов-искусителей, стал набожным и полностью завязал с алкоголем. «Я изменился», — вспоминает он. К 1967 году, к тому времени, когда родился Курт, он стал уважаемым гражданином Монтесано, регулярно посещающим церковь и, по мнению большинства, довольно хорошим отцом и дедом, часто ухаживающим за Куртом и его младшей сестрой Ким. Но наиболее тесно Курт общался не с Лиландом, а с Айрис.
«Они были так похожи, — вспоминает Лиланд, указывая на фотографию поразительно красивой брюнетки, сделанной сразу после их свадьбы. — Курт очень любил свою бабушку. Я думаю, что Айрис была для него ближе, чем собственная мать. Склонность к искусству передалась ему от Айрис, это точно».
Лиланд достаёт коробку с детскими рисунками Курта. На одном из них, изображающем Дональда Дака, есть подпись: «Курт Кобэйн, 6 лет»; в столь юном возрасте у него уже проявился художественный талант. «Когда я это увидел, я сказал Курту: «Ты не мог нарисовать это сам, ты рисовал по контуру», и он, рассердившись, ответил мне: «Это действительно я!».
После того, как Курт навсегда уехал из родного города в 1987 году, он общался с бабушкой и дедушкой только от случая к случаю. Лиланд достаёт рождественскую открытку, полученную после отъезда Курта:
«Дорогие бабушка и дедушка: я давно вас не видел, очень по вас скучаю. Нет мне прощения за то, что я не приезжаю…. Мы только что выпустили сингл, и его уже раскупили. Я так счастлив, как никогда в жизни. Было бы здорово, если бы и вы дали о себе знать. С Рождеством!
Лиланд не читал нашу первую книгу, и мы уже должны были рассказать ему, о чём будет новая. После экскурсии по дому и целого часа выслушивания историй из жизни Курта и его семьи, пока мы сидели за обеденным столом, мы, наконец, уже приготовились поднимать интересующий нас вопрос, но самым трудным было начать этот разговор. Несколько лет назад два брата Лиланда покончили с собой, подкрепляя самые распространённые из всех клише об участи самого Курта — что он так или иначе унаследовал «ген самоубийства». Вполне понятно, какая это деликатная тема, и когда речь заходит о семейных трагедиях, голос Лиланда становится сдавленным. Наконец мы спрашиваем его, как они с Айрис себя чувствовали, узнав, что их собственный внук покончил с собой.
Он ответил совсем не так, как мы ожидали. «Курт не совершал самоубийства, — сухо заявляет он. — Он был убит. Я уверен в этом».
Через несколько дней и недель после смерти Курта Кобэйна в 1994 году, в его родной город Абердин, штат Вашингтон, нагрянуло множество журналистов и биографов в поисках разгадки самоубийства самого известного выходца из этого города, того самого, который Курт постоянно высмеивал в своей музыке, интервью и дневниках. В Абердине чувство безнадёжности было настолько явным, что многие уезжали, не удивляясь тому, что Курта постигла такая судьба, при таких обстоятельствах она, возможно, была даже неизбежна. Число самоубийств в Абердине вдвое превосходит общее количество самоубийств по стране, и уровень безработицы неустойчив с тех пор, как несколько лет назад лесозаготовительная промышленность приблизилась к краху. Наркотики и другие признаки безысходности приводили к глубокой депрессии.
«Как будто город был в ответе за гибель Кобэйна — это вполне понятно, — написал Микэл Гилмор, который посетил Абердин спустя неделю после смерти Курта. — Когда вы сталкиваетесь с трагической гибелью в результате самоубийства, трудно удержаться от того, чтобы не воскрешать в памяти события жизни погибшего в поисках тех ключевых эпизодов, которые привели бы его к такому ужасному концу. Если исследовать дальнейшую жизнь Курта Кобэйна, вы неизбежно придёте к тому, что вернётесь назад в Абердин — на родину, от которой он бежал».