Непреходящее воспоминание о совокуплениях. Когда-то давно, во время их совместной жизни в Нью-Йорке, они оказались в постели, и все только начиналось, как вдруг зазвенел телефон; к недовольству Пирса, она ответила, он же решил продолжать, несмотря ни на что. Звонила ее подруга — Лу, ковбойша из Денвера. Лу, сейчас не самое подходящее время. Правда-правда, Лу. Хочешь знать, что происходит? Она томно рассмеялась, устроилась поудобнее, чтобы лучше видеть, что делает Пирс, и продолжила разговор с Лу — рассказывала, описывала, а из трубки слышалось воркование; он и сам заговорил с ней, привет, Лу, жаль, тебя с нами нет.
Жаль, тебя с нами нет. Интересно, а они с Лу когда-нибудь… Она часто намекала. Хотел бы и я, если она. Хотел бы я. Я хочу. Я хочу. Я хочу.
На мгновение он провалился в дремоту и проснулся от своего свирепого храпа.
Ой, ну что за чушь.
Телефон, хладный и оцепенелый, притулился в дальнем Углу; он не звонил уже много дней.
Hypnerotomachia Poliphili. Издержки духа и стыда растрата.[366]
Острым резцом она прошлась по его душе — единственная, кто привлек внимание одноглазого Стрельца, единственный объект странной церебральной похоти меланхолика — это неудивительно; но какая звезда, какое сочетание меланхолических предпосылок явилось причиной того, что он заметил совсем недавно, того, что в нем укоренилось стремление изъять себя из собственных фантазий. Она не хотела быть с ним, поэтому он воображал ее в объятиях других; и в краткий миг, когда он, казалось, чувствовал ее чувства в чужих объятиях — яркую тень ее подлинных чувств, — тогда он кончал.
На какую скользкую дорожку он ступил — и когда? Почему его не пугает то, что с ним сталось?
Летний свет еще не покинул небосвод, хотя лунный диск циферблата и показывал девять часов. Лежа на кровати, он видел желтый прямоугольник окна своего друга и соседа Бо Брахмана — единственное яркое пятно на темном силуэте дома по той стороне улицы и чуть наискосок. Бо, мистагог[367] поневоле, — чем бы он сейчас ни занимался, но уж не тем, чем Пирс.
А Пирс не включал свет, значит, не нужно было и выключать; он вытянулся на кровати, натянул простыню, отвернулся от кухни, куда его призывала грязная посуда, и заснул.
Глава девятая
На самом деле Бо тоже представлял себе совокупление: слепое, влажное, жаркое — столь жаркое, что и Андрогин бы не выдержал и целиком стал мужчиной.
Под лампой, зажженной в его монашеском обиталище на верхнем этаже, лежали две книги, — один закрытый томик поверх другого, оба в бордовых переплетах; какой-то крохотный тропический клещ набросился на пятнышки клея, рассыпанные по обложкам, и угощение это окончилось для него, лишь когда Бо перевез книги в более холодные края. Оба тома были напечатаны Теософским издательством в Бенаресе, где и нашел их Бо: «Триждывеличайший Гермес» Дж. Р. С. Мида.
Несколько часов этой душистой ночи он посвятил чтению — а ведь он не открывал Мида уже несколько лет; такой знакомый шрифт, памятное расположение абзацев, убористые черные пометки на полях — будто святыни на обочине каменистой тропинки, — все это вернуло Бо в те жаркие дни и ночи, когда он читал «Гермеса» впервые.
Но сейчас он не читал. Если бы Пирс мог не просто взглянуть на окна Бо, а заглянуть в них, он бы увидел, что тот, голый до пояса, неподвижно сидит в кресле, надев наушники, подсоединенные к громоздкому старому усилителю («Фишер»)[368] и проигрывателю. Он слушал океаническую симфонию Малера[369] — или, вернее, не слушая плыл по ее волнам; поддавшись мнимо-бесконечному музыкальному coitus prolongatus,[370] он то погружался, то выныривал из фильма собственного производства, сопровождаемого музыкой Малера. Сценарием был «Поймандр» Гермеса Триждывеличайшего, много лет назад пересказанный доктором Мидом.
НАЕЗД КАМЕРЫ НА: слепящий, бурный хаос света, безгранично кроткий и милостивый, он изливается из центра, места которому определить невозможно, — схожий с облаками, что изображают в фильмах рай или его преддверие.
ГРОХОТ ТЕМНЫХ БАРАБАНОВ, и в том же неопределимом центре возникает тень, маслянисто-плотная зримая тьма,[371] дым киношных преисподних. Свет отступает. Тьма надвигается.
ЗВУКОВЫЕ СПЕЦЭФФЕКТЫ: неописуемые невнятные крики, стоны, визг, безумный смех, вопли ужаса.
Слышен ГРОМКИЙ ГОЛОС — даже не громкий, а всеобъемлющий, гобой и тромбон:
A3 ЕСМЬ СВЕТ РАЗУМ ПОЙМАНДР ПАСТЫРЬ МУЖЕЙ ИЖЕ БЫЛ ПРЕЖДЕ ТЕМНЫХ ВОД.
ЗАТЕМ из взволнованной гущи белых облаков вырывается луч света, белее белого. СМЫСЛ. Громыхающей молнией, какая бывает лишь в кино, СМЫСЛ вонзается в сердце темного вихря.
ГРОМКИЙ ГОЛОС:
СМЫСЛ ИЖЕ ИСХОДИТ ИЗ СВЕТА СЕ СЫН МОЙ A3 ЕСМЬ ОТЕЦ ЕГО МЫ НЕРАЗЛИЧИМЫ.
СМЫСЛ упорядочивает Хаос: ленты света, неимоверные и многоцветные, возникают из кострищ, оставляя позади жирную черноту; в волнении струнных и грохоте кимвалов свет изгибается радугой.
ДВУПОЛЫЙ БЕЗ НУЖДЫ В СУП РУГЕ Я ДАЛ ЖИЗНЬ ТВОРЦУ
Огромное, мускулистое, нечеловеческое существо — грозно нахмурившийся Юпитер или Иегова, чьи большие руки готовы творить. Склоняется над бегущими наперегонки лучиками света, держа в руках инструменты: циркуль, стило и деревянный молоток.
ОБЪЕДИНИВШИСЬ ТВОРЕЦ И СМЫСЛ УСТАНОВИЛИ КРУГИ АРХОНТОВ.
Лучи замедлили свой бег, изогнулись сферами; каждый принял один определенный цвет (черный, красный, синий, белый). Всего семь. Гораздо ниже их неимоверных троп обретают свои места элементы Хаоса. Холодные, темные, алчные, бурные.
ЗЕМЛЯ ПРИРОДА С НЕЮ НЕ ОСТАЛОСЬ СМЫСЛА ОНА ПОРОЖДАЕТ НЕИСЧИСЛИМОЕ ПОТОМСТВО БЕССМЫСЛЕННО.
МОНТАЖ: Птицы небесные, рыбы морские; вулканы, тучи, исхлестанные ветром деревья; роет землю слепой крот, барахтаются в грязи тигрята, мчатся карибу;[372] миллионы фламинго поднимаются над синим озером, заслоняя солнце. Олени бредут по горному склону, подбирая опавшие яблоки; принюхиваясь, поднимают головы. Минуют столетия.
Тишина.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Стрелка тикает при каждом движении. НАЕЗД:
Далеко, бесконечно далеко, в сфере Разума за пределами материального мира. В лоне Господнем возникает Существо: Адам Микеланджело, огромный и сильный, розовый и праздный, как младенец.
ГРОМКИЙ ГОЛОС становится нежнее:
ВСЕОТЕЦ ПОРОДИЛ ЧЕЛОВЕКА ПОДОБНОГО СЕБЕ И ВОЗРАДОВАЛСЯ ЕМУ КАК СВОЕМУ РЕБЕНКУ.
Он взлетает, испытав свои крылья, и занимает должное место в сфере Отца (гармоничное, успокоительное звучание скрипок, низкие ноты). Смотрит вниз сквозь звучащие кольца планет. Там уставший СОЗДАТЕЛЬ отдыхает от трудов своих, сцепив покрытые пылью руки.
ЧЕЛОВЕК ИСПРОСИЛ У ОТЦА ДОЗВОЛЕНИЯ СОЗДАТЬ НЕЧТО ДЛЯ СЕБЯ И ОТЕЦ ЕГО ДОЗВОЛИЛ.
СКОЛЬЗИМ ВНИЗ вслед за ЧЕЛОВЕКОМ, в его счастливом падении сквозь сферы; он смеясь принимает дары от заботливых архонтов, и хотя каждый новый дар отяжеляет его несоразмерно, он все еще силен. Невредимый, он проходит сквозь орбиты Судьбы, которой не подвластен, и, достигнув сферы изумленной Луны, принимает в дар ее переменчивую влажность.
ТЕПЕРЬ ЗЕМЛЯ ВОЗЗРИ НА НЕБО. Земля глядит на небо. Видит красоту и облик ЧЕЛОВЕКА, и в ней немедля пробуждается всепоглощающая ненасытная любовь. Ее вздыбленные моря, тоскуя, обращают волны к Луне. ЧЕЛОВЕК видит в зеркале вод свою божественную красу, видит на земле тень своего прекрасного облика и сам влюбляется в видимый облик — ненасытно, всепоглощающе, навечно. Он должен обитать там, соединившись с этой красотой.
Вниз, сквозь липкие сети материи, бросается он, жаркий, как пекло, и летит сквозь огонь, а из огня — к воде и земле; он итифалличен, он тянет руки к Земле, он соединяется с ее бурым зеленым синим лоном, бедрами, всем телом ее. И, обретя ЧЕЛОВЕКА, она обвивается вкруг него, и тела нераздельны, и грудь прижата к груди. В изумлении отшатываются сферы и прячут светильники свои. Оркестр не утихает, громоздятся аккорды, но высшая точка недостаточно высока, близятся разочарование, модуляция, отчуждение и новый прилив возбуждения — и так без конца.
366
Издержки духа и стыда растрата. — «…Вот сладострастье в действии». 129-й сонет Шекспира, пер. С. Маршака.
368
…к громоздкому старому усилителю («Фишер»)… — Назван в честь изобретателя, Эвери Фишера (1906–1994).
369
Он слушает океаническую симфонию Малера… — Восьмая симфония ми-бемоль мажор (1910) австрийского композитора и дирижера Густава Малера (1860–1911). Состав исполнителей: три сопрано, два альта, тенор, баритон, бас, хор мальчиков, два смешанных хора и несколько сот музыкантов (за что произведение и носит неофициальное название «Симфония тысячи»). Малер считал Восьмую «симфонией симфоний»; эпитет «океанский» неизменно прилагается критиками к звучанию оркестра.
371
Зримая тьма — крылатое выражение из Книги первой «Потерянного рая» Мильтона. Люцифер осматривает преисподнюю:
372
…мчатся карибу… — Канадский северный олень (развивает скорость до 80 км/ч и преодолевает до 5000 км в год).