Скажут ли, что поэты того времени были менее сентиментальны, нежели мы таковыми стали, и не испытывали нужды настаивать на том, что само собой разумеется? Тогда необходимо внимательно прочесть повествование о трех годах, проведенных в лесу. Две его самые красивые сцены, которые, возможно, являются и наиболее глубокими в легенде: два посещения возлюбленными отшельника Огрена. Первый раз – для исповеди. Но вместо того, чтобы сознаться в грехе и попросить отпущение, они стараются доказать, что не несут никакой ответственности за приключение, поскольку в итоге не любят друг друга!
Так говорит Тристан. И Изольда вслед за ним:
Таким образом, положение, в котором они находятся страстно противоречивое: они любят, но не любят друг друга; они согрешили, но не могут раскаяться в том, поскольку не чувствуют себя ответственными; они исповедуются, но не желают не только исцеляться, но даже и умолять о своем прощении… В самом деле, как все великие влюбленные они ощущают восторг «по ту сторону добра и зла», в своего рода трансцендентности наших общих условий, в абсолютном невыразимом, несовместимом с законами мира, но которое они испытывают как более реальное, нежели наше мироздание. Наседающая на них фатальность, которой они предаются со стенанием, упраздняет противопоставление добра и зла; она ведет их по ту сторону всяких моральных ценностей, по ту сторону наслаждения и страдания, по ту сторону области, где это различается, – туда, где противоположности взаимно исключаются.
Чему не менее формальное признание: «Он меня не любит, и я его не люблю». Все происходит так, как будто они не видят друг друга, как будто они не узнают один одного. Именно это и приводит их к «восхитительному терзанию», не принадлежащему ни одному, ни другому, но относящемуся к чуждой силе, независящей от их качеств, их желаний, по крайней мере, осознанных, и от их существа такого, каким они его знают. Физические и психологические черты данных мужчины и женщины совершенно условны и риторичны. Именно он «самый сильный»; она же – «самая красивая». Он – рыцарь; она – принцесса, и пр. Как создать человеческую привязанность между двумя до такой степени упрощенными типами? «Amistié», о чем идет речь в отношении срока действия приворотного зелья, является противоположностью настоящей дружбы. Больше того, если нравственная дружба возникает днем, то лишь в момент, когда ослабевает страсть. И первое последствие этой нарождающейся дружбы заключается вовсе не в том, чтобы больше соединить влюбленных, но, наоборот, показать им, что они заинтересованы в расставании. Посмотрим на это положение поближе.
Тристан охотился в лесу. Внезапно он вспомнил о светской жизни. Он снова видит двор короля Марка. Он сожалеет о «зеленом и сером» и рыцарском обличье и высоком ранге, который он мог бы получить среди баронов своего дяди. Он думает и о своей подруге – и, кажется, впервые! Он думает, что в этом приключении она могла бы оказаться «в прекрасных покоях… украшенных портьерами из шелка». Изольда в тот же миг ощущает подобные сожаления. С наступлением вечера они встретились, признавшись друг другу в своем новом терзании: «Во зло используем мы младость нашу…». Вскоре принимается решение о разлуке. Тристан предлагает «удалиться» в Бретань. Но прежде они направляются к отшельнику Огрену, чтобы получить для себя прощение – и прощение короля Марка для Изольды.
Здесь и происходит короткий и столь драматический диалог между отшельником и двумя кающимися:
(Любовь чрез силу вы просили! Как здесь не остановиться, чтобы восхититься наиболее острым определением, которое поэт когда-либо присваивал страсти! Сам по себе этот стих выражает уже все, причем с силой языка, заставляющей побледнеть весь романтизм! Кто нам вернет эту суровую речь – «патуа сердца?»).