Спустя час ко мне, облачившемуся в синюю саржевую пижаму, которая должна была стать моей рабочей одеждой, вернулись прежние тюремщицы. На сей раз к столу меня прижимали мотоциклистка и цыганка, а за член дергала пиратка. При этом ее тяжелые веки упали. От усилия она пускала слюни. Они навещали меня каждый час, по очереди хватая за член. С рассвета следующего дня процесс возобновился. Вот, значит, какая голгофа меня ждала: стократная расплата за приятности былой жизни! Орудием наказания стал сам орган, прежде доставлявший удовольствие. Меня выдаивали, месили, как шмат мяса, три безумных мясника женского пола.
Я проваливался в кромешную ночь. Фофо, Наташа и Жажа – таковы были клички моих мучительниц – не упускали ни одной возможности поработать с моим членом. Они безмолвно выступали из тени с раскинутыми, как пальмовые ветви, руками, с недовольными гримасами. Бывало, они опустошали меня среди ночи, направив на меня луч фонаря, не давая опомниться. Они будили меня грубыми толчками, и их тошнотворное дыхание, смесь запахов испорченных зубов, спиртного и плохого курева, их омерзительные рожи всплывали, как галлюцинация. Через несколько дней они прозвали меня «фаршированной капустой» из-за моего побагровевшего, а потом посиневшего члена. Когда им приходила охота повеселиться, они подносили к моему рту свои огромные груди.
– Угощайся, Фаршированная Капуста, возбудись! Их длинные грязные ногти нещадно терзали меня. В их обращении не было даже тени приязни: я мог бы быть термометром, лампочкой. Они не унимались, пока не доводили дело до конца, после чего вытирали ладони о штаны. Занимаясь мной, они курили, как паровозы, меня все время окутывал вонючий дым, меня поражали их раздутые кисти, волосатые предплечья, похожие формой на фужеры. Они облепляли меня, как вампиры, как будто хотели высосать из меня кровь. Мой член опух, от одного прикосновения к нему я начинал орать, как будто его полосовали бритвами. По ночам из-за двери до моего слуха доносились, кроме звона посуды, их склочные визгливые голоса, кашель, мерзкий смех, восклицания и харканье. Они горланили песни, как в караулке. Кончалось все бранью, криками, замогильным хрипом. Я слышал шум драки, звуки падающих табуреток, звон разбиваемых со зла тяжелых тарелок. На следующий день та, что получила трепку, – ею неизменно оказывалась мотоциклистка Фофо, – появлялась с горящими щеками и ушами, с фонарями под глазами.
Через неделю я стал так безобиден, что мои тюремщицы стали захаживать ко мне по одной – вечно с чинариком между зубов и с портативным фонариком на лбу. Кивком головы мне указывали на верстак и приказывали спустить штаны. Я выдавал теперь только прозрачную струйку с примесью крови, а если сдерживался, то получал пощечину. Инфекция мочеточников поднялась ао самых почек. Со временем я понял иерархию в этой троице: пиратка Жажа была предводительницей, цыганка Наташа – ее подручной, а Фофо – козой отпущения, прислуживавшей обеим. Как я говорил, половина лица у нее была изуродована, видимо, ее ударили, она едва могла приоткрыть левый глаз. Как-то раз я попытался завербовать ее себе в сообщницы, для чего предложил одарить ее взаимностью при помощи пальцев, благо в промежности ее грубых кожаных штанов имелась большая прорезь.
– Не утруждай себя, я не люблю мужчин, – услышал я в ответ.
При всех стараниях соблюдать чистоту, при мытье в маленькой раковине, я чувствовал, что становлюсь все грязнее, у меня завелись паразиты, решившие полакомиться падалью. Свернувшись калачиком в своем чулане, я издавал тошнотворную вонь.
Экзекуция
Наконец настало утро, когда мой пенис распух до размера картофелины и сильно загноился. Тут уж я заартачился. Жажа, натянувшая полевую форму и опоясавшаяся ремнем с черепом на пряжке, только что явилась, подползла ко мне, волоча ноги, тяжелая и какая-то перекошенная – то ли напилась, то ли переутомилась. Не дожидаясь обычного повелительного кивка, я сам решительно закрутил головой в знак отказа и скорчился на своем тюфяке. Она не сразу поняла, что происходит, а поняв, разразилась ругательствами и сказала в свой мобильный телефон: – Капуста упрямится.