У миня ат иго вида ажник прихватило серце, а он прихватил всё што пониже. И стал делать это…ну…Начал эрогенить и интимить. Фашист с эриктильным клитарам! Я заждмурилась и паняла што скора моя уражайность резко павысица.
Так ано и палучилася. Пришлося делать обборт. Витёк миня тагды бросил. Гаварят што салдат рибёнка не абидит, а Витёк ушёл в армию и миня бросил. Как же так? Где правда жизни?
Ну да ничиго. Кагда Витёк возвирнулся мой папанька заместо миня зажал иго в тамбуре и сказал што эсли он ка мне не вирнётся то мой папанька праедет катком по иго женилке и из пипидастра сделает глазунью на две персоны. И тагда Витенька вирнулся. И была правда жизни! И нам было харашо!
Был полный кайф пака ни приехала в Замараефку Стела Караблёва. И мине правды жизни опять перипадать ни стала от таго што Витёк стал на ей оставлять не токо глаза. Мине Толька Шнобель про их такое абсказал што малым дитям тока пад микроаскопам можна глидеть. И хатя нет такого светлаго чуства каторое Шнобель не выразил бы в грязной матерной форме, а тута этой наздреватай садюге ни льзя ни верить.
Я тагды зажала Стелу, а ана гаварит што между имя ничё не было. Ага! Ничё промеж них не была! Ажно и павязки стыдливасти.
Дарагой Эдуарт Петрович! Глазаньки б маи на тибя ни глидели! Ващще-то Стела девка ни ху…же иной даярки. Ан сдаётся мине што ана тиха-тиха патдаёца Витьку. Ана уже укаратила юбки выше дикальте, а у Витька римень уже сполс ниже паха. Нада кой каго убирать. Так что паспишай приехать дарагой.
Витька я сёравно никаму ни адам. В армии иго ругали сиксуальным маньяком и казлом нидовздрючиным, а па нашенски па замараевски гаваря он проста злыдень писюкастый. И тем мине и дораг.
За сим астаюсь чесная маладуха и пиредавая даярка Илонка Блюватая».
Завершив пасквильный месседж, выдержанный в духе замараевского постмодернизма, Самохина запечатала его в конверт, который бросила в ящик близлежащего почтового отделения Ильска. Затем она поспешила в магазин, чтобы подменить мать.
– Ну, чо, сделала контрольную, доча? – заботливо осведомилась Властилина.
– Сделала, – вяло ответила Нина.
– Молодца! – похвалила её мать. – А чего такая квёлая?
– Голова болит, – соврала ей дочь.
– Я счас шустренько поснедаю, скотину управлю, да тебя сменю, – забеспокоилась Самохина-старшая.
Властилина ушла, и девушка осталась одна в большом и пустом магазине. Если при составлении письма она, не переставая, мстительно хихикала, то сейчас возбуждение оставило её. Взамен навалились апатия и острая тоска. Ей стало невыносимо тяжко от осознания того, что она такая невезучая, что было счастье рядышком, да обошло её стороной. И Нина, уронив голову на прилавок, заплакала навзрыд, задыхаясь от всхлипов.
Она пришла в себя от ощущения того, что кто-то вкрадчиво гладит её по густым с тёмным отливом волосам. Забвение отступило, и сквозь туман забытья прорезался знакомый бархатистый тенорок:
– Кто посмел обидеть нашу кралечку? Кто посмел обидеть нашу лучшую певунью?
Самохина, не поднимая голову с прилавка, повернула её налево и увидела Лукина. Тот, не переставая, гладил её, словно малышку, и приговаривал:
– Вот мы им зададим! Чтоб знали, с кем связались…Не плачь, Ниночка! Не плачь, певунья наша! Я ещё сделаю из тебя диву российской эстрады…
Нине было до того приятно, что кто-то всерьёз беспокоится за неё; что такой авторитет, как Аркадий Николаевич, столь высоко ценит её, что она вновь прикрыла глаза. И принялась вслушиваться в хрипловатые обертоны его многообещающего голоса и благодарно воспринимать его полуотеческие ласки.
2
Хорин Эдуард получил странное письмо из Нижней Замараевки через три дня. Его здравый ум не поддался на провокацию и не поверил ни единой лживой строчке про Стеллу. Безвестной разбитной доярке Илонке Блюватой ум-то не поверил, да зато мужское естество адресата запаниковало: уж слишком непросто ловилась золотая рыбка в образе Стеллы Кораблёвой. Манила она бесценным мигом удачи, но в золотые сети ни за что не шла.
Эдуард впервые столкнулся со Стеллой почти пять лет тому назад. Произошло это в кулуарах Среднегорского университета при сдаче вступительных экзаменов на экономический факультет. Столкнулся он мимоходом, а влюбился навсегда. И ради минуты разделённых чувств Хорин готов был, не раздумывая, поступиться самым дорогим. Кораблёва же его присутствия даже не заметила. Впрочем, она вообще практически ни на кого не обращала внимания. Она тогда не экзамены сдавала, а перемещалась в пространстве, отстранённая от объективной реальности и углублённая в себя.