– Нам нужен Юрий Кондрашов. Вы Кондрашов?
– Да…Я Кондрашов.
– Юрий?
– Да…Юрий.
– Предупреждаю последний раз: отпирайте! Или через десять секунд мы начинаем штурм. Вина за возможные последствия целиком ляжет на вас!
На крыльце раздалось бряцание металлических предметов. Старший, вспомнив про младшего брата, обескураженно пожал плечами и отодвинул засов.
В сей же миг дверь распахнулась от резкого рывка, а Кондрашова ослепил яркий сноп света фонаря. Сразу несколько согласованно действующих рук властно схватили его за предплечья и кисти, а всё тот же незримый бас уточнил: «Кондрашов Юрий?» Юноша едва успел кивнуть в подтверждение, как на его запястьях защёлкнулись наручники.
В сени и в дом ввалилась масса людей в форменной и в гражданской одежде, а один даже с овчаркой. Часть из них расползлась серой текучей массой по жилищу, часть по двору и хозяйственным постройкам, а начальник уголовного розыска предъявил Кондрашову удостоверение и приставил к нему двоих ломового вида субъектов. Те, посекундно погоняя, дали ему кое-как одеться, и, не мешкая, надели стальные оковы обратно.
С Венькой остался участковый милиционер, а задержанного, не реагируя на недоумённые расспросы, поволокли на улицу. Там его подтащили к УАЗику и затолкали в задний отсек с зарешёченным окошечком.
4
Порой монотонный год ничего не меняет в биографии, а иногда
минуты круто меняют его участь. И четверти часа не истекло, а
Кондрашова уже заводили в дежурную часть Ильского отдела внутренних дел. Невероятно стремительное коловращение событий до того заморочило Юрия, что для посторонних он выглядел желторотым птенцом, от головокружения выпавшим из родного гнезда. И попадись он в таком виде Кропотову, тот определённо обронил бы подтрунивающе: «Закрой варежку, чудила!»
– Мы щас дёрнем обратно, на место происшествия, – сказал дежурному по ОВД один из верзил. – А чего с этим делать, – показал он на задержанного, – решит следак, как приедет из Замараевки.
– А покеда откатай у него пальчики, и – в обезьянник, – покидая помещение, распорядился другой верзила.
Вопреки ожиданию, оторопевшего Кондрашова, после того как с него сняли отпечатки пальцев, сотрудники милиции не поместили в клетку к павианам, не повели в зоопарк, за неимением такового в райцентре, а элементарно засунули в обыкновенную каменную каморку. Длина и ширина камеры почти совпадала с габаритами двери, ведущей в неё. На двери имелось маленькое зарешёченное окошечко. Через него даже лицо дежурного было «в клеточку».
Осмотрев свою новую обитель, Юрий сообразил, что это и есть «обезьянник». Потому, соответственно своему «зоологическому статусу», мстительно скорчил нечто похожее на «рыло гамадрила» капитану, расположившемуся за большим пультом.
Каморка в виду малых размеров позволяла либо стоять навытяжку, либо сидеть на приколоченной к стене лавочке. Пытаясь сохранить присутствие духа, обитатель «обезьянника» философски размышлял о том, что вне зависимости от того, предпочтёт ли он стоять навытяжку или сидеть вразвалку, официально всё равно будет считаться, что он сидит. И потому он «развалился до разложения». В смысле присел. Да так, что заядлые двоечники с последней парты позавидовали бы фривольности его позы.
Впрочем, на космонавта Кондрашов явно не потянул бы, ибо испытание одиночеством истощило его терпение очень скоро.
– Товарищ капитан! – не выдержав, обратился он к дежурному. – Объясните, пожалуйста, за что меня забрали.
– А! Что?! – вздрогнул от неожиданности офицер, устало задремавший на исходе дежурных суток.
– За что меня забрали, товарищ капитан?
– Бы-блин! – выругался милиционер. – Ты чё бакланишь? Тебя посадили? Вот и сиди! «За что, за что…», – проворчал он. – Было бы за что, вообще бы расстреляли! Понял?
– ??? – потеряв дар речи, немо взирал на него задержанный.
– И товарищей себе поищи в другом месте, – продолжал его воспитывать сотрудник органов. – Теперь тебе товарищи знаешь кто? Кореша, друганы, братаны, которые этажом ниже, в подвале, на нарах в пердячем пару коптятся! Понял?
Юрий не нашёлся, что ему ответить. Это он внешне, несмотря ни на что, стремился выглядеть молодцом. В действительности же был подавлен. Прежде с ним столь грубо и бесцеремонно нигде не обращались – ни в команде, ни в школе, ни в совхозе, не поминая уж про дом. Юрий как никогда остро ощутил, насколько могуча и враждебна новая действительность. И он в ней – песчинка, каковую роковой ветер способен занести в те дали, из коих не возвращаются.
На паренька потоком нахлынули думы об отце, который на него рассчитывал как на главного помощника, о маме и её больном сердце, о плачущем Веньке, оставшимся с чужим человеком. Он не оправдал надежд, которые на него возлагали бесконечно близкие ему люди. Он обманул их. И это ранило его больнее всего.