— Здесь господин де Лафайет. Он говорит, что у него к вам срочное дело.
Дверь распахнулась, вошёл Лафайет с канделябром в руке. Слуга поспешно удалился, оставив их одних, а Сегюр сел на постели и потёр руками лицо.
Жильбер выглядел серьёзным и сосредоточенным. Выждав некоторое время, он сообщил своему другу, что явился в столь неурочный час, потому что дело не терпит отлагательств, к тому же говорить о нём он предпочитает без посредников, — короче, он вызывает его на дуэль.
— С ума ты сошёл? — Сегюр уставился на него в изумлении. — Драться? С тобой? Из-за чего?
Жильбер уверил его, что по-прежнему остаётся ему другом и глубоко уважает его как честного и достойного человека, но раз они оказались соперниками в любви, один из них должен отказаться от своих притязаний, а поскольку добровольно этого не сделает никто, предоставим решение судьбе.
Филипп встал с постели и надел шлафрок, брошенный на спинке кресла. Он по-прежнему не понимал, о чём толкует Лафайет, и лишь когда тот с видимым усилием выдавил из себя имя — Аглая, — в голове его стало проясняться.
— Ты влюблён в графиню фон Гунольштейн?
Лафайет отвернулся, но Сегюр успел заметить, что он покраснел.
— И ты считаешь меня своим соперником? — рассмеялся Филипп. — Милый мой, это просто смешно!
С обиженным видом мальчика, которого считают недостаточно взрослым, Жильбер принялся ему доказывать, что ничего смешного тут нет, дуэль необходима: только так он сможет доказать ей… доказать всем… Его сердило стремление Филиппа обратить всё в шутку, и тому пришлось потратить не меньше часа, чтобы образумить своего не в меру пылкого друга. Не без труда уверив Лафайета, что вовсе не стоит у него на пути, Сегюр без обиняков назвал имя титулованного любовника Аглаи — герцога Шартрского. Кузен короля — не чета маркизу из Оверни. До дуэли он не снизойдёт, послать ему вызов — значит попасть в нелепое положение, а в наши дни стать посмешищем хуже, чем лишиться чести.
Аглая. Эта большеглазая девочка с невинным ротиком и не вполне сформировавшейся фигурой (хотя она недавно родила) была нынешней зимой самой популярной женщиной в Париже. Её муж, двадцатипятилетний граф Филипп Август фон Гунольштейн, сам похожий на девушку, командовал драгунским полком герцога Шартрского, а она, прежде чем сделаться фрейлиной герцогини, чуть не заняла место фаворитки королевы, должным образом оценившей её вкус и умение выбирать наряды. У этого «не» было весьма неприглядное объяснение, которое Сегюр скрыл от Лафайета, чтобы не выглядеть в его глазах придворным сплетником. Дело в том, что если бы Жильбер вздумал вызывать на поединок всех своих отнюдь не воображаемых соперников, то потратил бы на это остаток жизни. Под маской невинности скрывалось порочное, развратное существо, и юный маркиз наверняка бы ужаснулся, если бы ему открылась пропасть, на дне которой влачился его идеал. Трудно сказать, кто направил дочь маркиза де Барбантана на скользкую стезю, но королеве стало известно, что мать прелестной Аглаи, которая души не чаяла в своей дочери, помогла ей загладить первую «ошибку», укрыв на некоторое время в Швейцарии. Марии-Антуанетте недвусмысленно дали понять, что особа, выискивающая себе любовников в садах Пале-Рояля да к тому же, как говорят, обшаривающая их карманы, — не лучшее общество. В гулких галереях Версаля сплетня, произнесённая шёпотом, звучит громоподобно, а Сегюр специально прислушивался к подобным разговорам в салонах и прихожих, намереваясь написать роман нравов в духе Мариво…
В два часа ночи Лафайет ушёл — ступая на цыпочках, чтобы не разбудить слугу Сегюра. Привратник выпустил его на улицу, посреди которой тускло горел масляный фонарь. Сегюр снова улёгся в постель — и не мог удержаться от улыбки, вспомнив разговор с герцогом д’Айеном: это у Жильбера-то холодный темперамент? Плохо же герцог изучил своего зятя…
Герцог д’Айен чересчур увлёкся своей ролью феи-крёстной: Жильбер неожиданно узнал, что тесть хочет раздобыть ему место при дворе, пристроив в свиту графа Прованского, поскольку все остальные должности уже разобраны. Лафайета это вовсе не прельщало, но разочаровать «папу» он не мог. Оставалось действовать хитростью, то есть, не отказываясь самому, сделать так, чтобы ему предпочли другого.
Случай осуществить свой план представился на одном из последних маскарадов в Опере. Полнеющую фигуру Месье можно было узнать даже под широким домино, а полумаска не скрывала сочного рта с немного выпяченной вперёд нижней губой. Намеренно не закрывая своё лицо, Лафайет завёл с принцем непринуждённый разговор, делая вид, будто не знает, кто его случайный собеседник. Прованс очень удачно поинтересовался его нарядом, и Лафайет ответил, что это костюм графа Овернского — верного союзника Бурбонов, происходящего из не менее славного рода. Принц снисходительно усмехнулся и возразил, что Овернь с давних пор находилась под властью самих Бурбонов, которые с 1416 года противостояли там власти французских королей из рода Валуа. И лишь в 1523 году, когда Франциск I отобрал эти земли у герцога Бурбонского и Овернского Карла III, тот был вынужден укрыться во владениях императора Карла Пятого, да и то до 1612 года графы Овернские сохраняли за собой…