Под палящим июльским солнцем все роты по два часа выполняли перестроения, а потом мчались в сабельную атаку на манекены. Жильбер возвращался домой, насквозь пропахший потом — своим и конским — и с наслаждением залезал в ванну с тёплой водой. Впрочем, нет худа без добра: благодаря этим упражнениям день был хоть чем-то занят, иначе всех доконал бы самый злейший враг — скука.
Мец — небольшой средневековый город, привыкший к тихой, размеренной жизни и боящийся перемен больше, чем огня. Прежний военный губернатор, маршал де Бель-Иль, потратил целых двадцать лет на переговоры с местными нотаблями и духовенством, прежде чем смог приступить к осуществлению своего грандиозного плана: снести ветхие монастырские строения и церквушки, сотами прилепившиеся друг к другу, чтобы расчистить место под «королевскую» площадь под сенью готического собора Святого Стефана. Теперь её обрамляли три корпуса — средоточие трёх властей: кордегардия, недостроенный парламент и новая ратуша, завершённая всего четыре года назад, — внушительное здание из местного жёлтого камня, строгое и элегантное, с двадцатью тремя большими окнами по фасаду и девятью коваными решетками с позолотой.
Но и эта помпезность была не менее скучной. Жизнь бурлила только на городском рынке — однообразная в своей пестроте. С Рыночной площади Мост мертвецов перекидывается на остров Сольси, объятый зелёными руками Мозеля. Охряные фасады домов на площади Комедии щурятся ставнями от слепящего солнца: особняк интенданта, театр, взгромоздившийся, как на котурны, на арочную галерею торговых лавок, а по краям — Таможня и павильон Святого Винцента, где квартировал Лафайет.
Театр был любимым детищем Бель-Иля, и всех офицеров обязали брать туда абонемент, однако они предпочитали проводить вечера за бутылкой мозельского и за столом для игры в фараон. В театр ходили в день приезда новой труппы — высмотреть хорошеньких актрис, хотя претенденток на роль жрицы любви и без того было немало. Но маршал де Бройль, примерный семьянин и отец двенадцати детей, прислал коменданту Меца строгий приказ: изловить и выслать из города всех девиц лёгкого поведения, дабы ничто не мешало офицерам с честью исполнять свой долг перед королём. Дня три на узких улочках Меца продолжалась гулкая облава — с топотом, визгом, бранью…
Лафайет сел за стол, придвинул к себе чернильницу и стопку бумаги: сегодня почтовый день. Гусиное перо зашуршало по листу, покрывая его мелкими, неразборчивыми строчками. «Среди нас царит смятение и отчаяние, — писал Жильбер. — Весь гарнизон скоро погрузится в траур. Господин маршал истребил всех девок: их гонят и сажают под замок. Его превосходительство — заклятый враг этих дам, проклинающих его от всего сердца».
Он закусил кончик пера и представил себе, как Адриенна читает это письмо. Конечно, она поймёт то, что написано между строк: он безумно скучает по ней. Она всегда его понимает. Только сейчас, в разлуке, Жильбер осознал, какое сокровище его жена, его милая, добрая Адриенна. Недавно она сообщила, что ждёт ребёнка. Она не говорила ему раньше, пока догадки не превратились в твёрдую уверенность, чтобы он снова не испытал разочарования, зато теперь все признаки налицо: она перестала затягиваться в корсет, носит свободные платья и подолгу гуляет в саду. Дадут ли ему отпуск, чтобы он мог присутствовать при родах?.. Завершив письмо обычными уверениями в любви, советами беречь себя и приветами герцогу, госпоже д’Айен и всем их парижским знакомым, Жильбер запечатал его своим перстнем и отдал слуге для отправки. Затем потянулся, немного постоял у окна, глядя на пустую площадь, улёгся на постель и взялся за брошюру, присланную тестем: «Обязанности государя, сводящиеся к единому принципу, или Речи о справедливости».
В Версале это сочинение историографа Моро, изданное вскоре после коронации и посвящённое королю, расхватали в несколько дней. Некоторые абзацы были отчёркнуты твёрдым ногтем герцога. Жильбер углубился в чтение.
«Нравственный порядок подразумевает свободу, то есть он подразумевает, что человек может отступить от правил. Поэтому мы не говорим, что для него невозможно нарушить нравственные законы, он может также попрать и законы физические, но, вопреки ему самому, и те, и другие станут правилом для него и первопричиной его успехов и неудач».