— Я слышал, с последней почтой пришло какое-то письмо для вас, — мельком обронил Томас Конвей уже на пороге.
Письмо?! Лафайет, полулежавший на постели, забылся и вскочил на ноги; в глазах потемнело, он чуть не грянулся об пол; бинты вновь окровавились. Хирург пощупал его разгорячённый лоб и хотел пустить ему кровь, но Жильбер не позволил. Письмо, письмо! Только это может его спасти! Долгожданная весточка от Адриенны!
Где оно сейчас и у кого? Конгрессмены на пути в Ланкастер, продвигаясь на запад. Почту они наверняка везут с собой. Она может быть у Морриса. Или у Ловелла, да, скорее всего, у него. Но где их искать? На какой дороге? Лучше послать кого-нибудь сразу в Ланкастер. Генри Лоуренс — очень милый человек, он не откажется помочь. Сурбадер де Жима как раз приехал из лагеря Вашингтона — вот и повод: передать Лоуренсу привет от сына. А отвезёт письмо Лаколомб, он ведь до сих пор не получил лейтенантского патента, хотя Конвей согласен взять его в свою бригаду.
Джон Лоуренс старше Жильбера всего на несколько месяцев; он учился в Женеве и говорит по-французски. Лоуренс-старший не хотел, чтобы он вступил в армию: его мучит предчувствие, что сын погибнет в бою. Когда тринадцать колоний провозгласили свою независимость, Джон находился в Англии; уехать сразу ему помешало пикантное обстоятельство: он соблазнил девушку, дочь близкого друга своего отца. Ему пришлось тайно жениться на ней, дождаться, пока она разрешится от бремени, а уж потом отплыть в свой родной Чарлстон. Выходит, Джона тоже ждут за океаном жена и дочь, но он очень редко вспоминает о них, тогда как Жильбер…
Господи, как тягостно ждать, когда нечем себя занять, отвлечь от чёрных мыслей!
Впрочем, стыдно раскисать: другим сейчас ещё хуже. Например, у Дина умерла жена (её сын от первого брака командует бригадой в Континентальной армии), а Сайлас должен оставаться во Франции. Больной Вальфор застрял в Солсбери без денег. В Америке всё страшно дорого, Вальфор уже давно живёт в долг; его не отпускают с постоялого двора, пока не расплатится. Нужно написать Генри Лоуренсу ещё одно письмо, чтобы он принял меры.
Хотя у Конгресса полно других забот. Англичане вступили в Филадельфию. Толпа из женщин и детей приветствовала генерала Корнуоллиса, бросая ему цветы! Всего месяц назад точно так же приветствовали Вашингтона, когда армия маршировала через весь город; Лафайет ехал рядом с главнокомандующим, позади Гамильтон с Лоуренсом… Но разве этим людям оставили выбор? Они просто хотят жить! Надо написать обо всём Адриенне.
"Я должен преподать Вам урок как жене американского генерала. Вам скажут: "Их разбили". Вы ответите: "Это правда, но из двух армий, равных по численности и сражающихся на равнине, опытные солдаты всегда имеют превосходство над новичками; кстати, они имели удовольствие убить больше врагов, чем потеряли сами". На это возразят: "Это всё очень хорошо, но Филадельфия — столица Америки, символ свободы, — взята". Вы вежливо скажете: "Вы дураки. Филадельфия — унылый город, открытый всем ветрам, порт которого уже не действует, прославленный, уж я не знаю почему, тем, что там заседал Конгресс; вот что такое этот пресловутый город, который, кстати, мы рано или поздно заберём у них назад". Если они продолжат донимать Вас вопросами, пошлите их по адресу, который Вам подскажет виконт де Ноайль, потому что я не хочу тратить время на разговоры о политике.".