— Ты, я, наш ребенок и жизнь вместе вдвойне стоят всех моих потерь. Я ни в чем не была так уверена.
— Слава Богу, — прошептал он. Затем отклонился назад и посмотрел на нее. — Джаффи Кейн мертва, да здравствует Джаффи Кейн.
Шел октябрь 1958 года, когда мистер и миссис Фрэнк Карлуччи вошли в «Отель де Пари» в Монте-Карло.
— Блеск, — тихо сказала Карен. — Замечательный дом.
Фрэнк взял ее под руку, и они последовали за носильщиком.
— Это не дом, а место, где я работал.
Роскошный вестибюль был устлан толстыми коврами и сверкал хрустальными люстрами. Слышен был только звонкий смех красивых женщин в элегантных платьях и со сверкающими кольцами на наманикюренных пальцах.
— А где казино? — спросила Карен. — Думаю, здесь рай для игроков. Где все начиналось?
— Сюда и наверх. — Фрэнк указал на огромные бронзовые двери на уровне бельэтажа и произнес уголком рта, как персонаж Дэшилла Хэммета[3]
— Это не Вегас, детка. Это первоклассное заведение.
Днем они бродили по старым холмистым улицам города, и Фрэнк показал ей дом, где он вырос. Затем пошли к гавани и восхищались яхтами. Они стояли там, глядя на свидетельства невероятного богатства, когда Карен неожиданно спросила о Поле Дьюмонте:
— Ты думаешь, мы можем встретиться с ним в Европе?
— Сомневаюсь. Прошло всего два месяца, как его депортировали. Должно быть, он прячется в каком-нибудь отдаленном уголке Франции, постоянно оглядываясь и ожидая, что участники Сопротивления в конце концов отомстят ему.
— Или «Коза ностра».
— Нет, — сказал Фрэнк. — Не они. Я кое-что узнал, пользуясь журналистской привилегией. Это Финки Аронсон сообщил о нем в госдепартамент и сказал, что он нежелательный иностранец.
Карен удивилась:
— Аронсон! Но почему? Приступ нравственности?
— Нет, конечно. Скорее досада. Я полагаю, без Джаффи он счел Пола бесполезным, и это был самый подходящий способ отделаться от него.
— Тогда почему Пол не заложил Аронсона и его дружков? ФБР должно было заинтересоваться ими.
— Это невыигрышная ситуация для Дьюмонта. Тогда бы ему пришлось прятаться и от «Коза ностры», и от маки.
— Значит, теперь он спокойно пребывает в забвении, — задумчиво сказала Карен. — Мне непонятно, почему французы не преследуют его в судебном порядке.
Фрэнк пожал плечами:
— Если они будут привлекать каждого нацистского пособника к суду, нарушится нормальная жизнь страны. Это были тяжелые времена, дорогая. Очень тяжелые. Не спеши всех судить.
Она знала, что он чувствовал, и не стала давить на него.
— Зато сейчас лучшие времена, — сказала она, беря его за руку. — Самые лучшие.
За обедом Карен восхищалась Фрэнком, одетым в смокинг:
— Ты просто великолепный пингвин.
— Неплохой. А ты потрясающая лебедь.
Она купила новое платье в Нью-Йорке месяц назад, после того как рассказала Фрэнку, что Джаффи жива, и они запланировали это путешествие в Европу.
— В «Отеле де Пари» по-прежнему специально одеваются к обеду, — сказал он. Поэтому она выбрала белое шифоновое платье с низким вырезом на спине и длинной юбкой, вьющейся вокруг ног.
Они обедали в роскошном ресторане, сидя за самым лучшим столиком, потому что метрдотель знал Фрэнка с самого детства. Еда была замечательной, и Карен гордилась безупречным французским языком мужа, но еще больше легкостью, с которой он общался с официантами и их помощниками. Это место кишело снобами, но во Фрэнке не было ничего снобистского.
— Я хочу посмотреть казино, — сказала Карен, допивая кофе с чудесным, выдержанным коньяком.
— Ты уверена?
— Конечно, уверена. Все приезжающие в Монте-Карло обязательно идут в казино. Давай сходим.
Чтобы избавиться от случайных посетителей и просто любопытных, была установлена плата за вход. Только завсегдатаи, хорошо известные в отеле, допускались свободно. И конечно, Фрэнк Карлуччи со своей женой.
Потому что человек, стоящий в дверях, был его родственником.
Побыв минуту внутри, Карен поняла, что это не «Пустынный двор», не «Пески» и не «Фламинго». Даже колесо рулетки, казалось, вращалось с меньшим шумом.
И деньги выдавали совсем не так, как в Лас-Вегасе. Там даже был другой запах.
Они медленно ходили туда-сюда по широким проходам между игорными столами. Толпа становилась все гуще, в бокалах звенел лед, фишки переходили из рук в руки, и в воздухе витали слова «банк», «красное», «черное». Там и тут крупье кивали Фрэнку или улыбались ему. Однако игроки постоянно делали ставки, и друзья не могли перекинуться словечком.
— Достаточно? — спросил он Карен через некоторое время.
— Да.
Они вышли через другую дверь, не через ту, что вошли, и Карен неожиданно натолкнулась на ряд игральных автоматов, которые впервые увидела здесь. Фрэнк посмотрел на нее. Затем достал из кармана монету в один франк:
— Хочешь сыграть?
Она на мгновение задумалась, потом усмехнулась:
— Что за глупая идея! Кроме того, нам надо выспаться, если мы решили завтра утром поехать в Швейцарию.
Маленькой Рози было четыре месяца, когда она впервые встретилась с тетей Карен. Ребенок оправдывал свое имя. Она была розовенькой и вся сияла.
— Чудесная девочка, — сказала Карен.
— Конечно, — согласилась Джаффи. — Чего же ты ожидала? Но она немного своенравна. Предпочитает мужчин женщинам, особенно своего папочку. Пойдем, пусть Мэтт и Фрэнк побудут с ребенком, а мы погуляем.
Дом находился неподалеку от деревушки Эш, недалеко от Базеля. Мэтт уже рассказал, что волнения среди местных жителей по поводу иностранцев, живущих в долине, быстро улеглись. Местные фермеры заняты своими коровами и фруктовыми деревьями, а женщины — детьми и кухней. Вероятно, никто из них никогда не слышал о Джаффи Кейн, а если и слышал, то не связывает это имя с женщиной с короткими темными волосами, которая никуда не ездит и всегда носит черные очки.
Но для Карен она была по-прежнему Джаффи, хотя теперь называла себя Дженнифер, и у них было что обсудить.
— Я должна рассказать тебе кое-что, — сказала Карен, когда они остались одни под раскидистыми яблонями. — Я не могу ни о чем говорить, пока не сниму камень с души.
Джаффи ждала. Карен дважды открывала рот, но не могла начать.
— Кажется, я могу угадать, — сказала Джаффи. — Хочешь?
Карен кивнула с несчастным видом.
— Ты спала с Полом.
— Как ты догадалась?
— Потому что ничто иное не могло так разволновать тебя. И потому что я знаю его. Уверена: он распалил тебя и вызвал ответное желание. Все замкнутые женщины сексуальны. Пол чует это за милю, как кобель суку во время течки. Извини, я не хотела говорить грубости.
— Это не грубость, — сказала Карен. — Что угодно, но только не грубость. Джаффи, значит, это не волнует тебя?
— Конечно, волнует. Но не Пол, он дерьмо. Я беспокоюсь прежде всего о тебе. Он просто потрясающий в постели, не так ли? И не говори, что ты не наслаждалась.
— Самое ужасное то, что мне понравилось. Даже после, почувствовав свою вину и ужасно разозлившись на него, я продолжала думать о том, как это было великолепно.
— Неудивительно. Что касается секса, то в этой области Пол непревзойденный мастер. Несмотря на то что он нацист и негодяй, в сексе никто не сравнится с ним.
Слушай, не позволяй из-за этого портить свою жизнь с Фрэнком. Существуют гораздо более важные вещи, чем способность по три часа возбуждать женщину.
— Да? — сказала Карен. — Назови хоть одну.
Они долго хохотали, как в прежние времена, пока не услышали плач ребенка.
— Надо возвращаться, — сказала Джаффи. — Рози хочет есть.
Когда они приблизились к дому, послышалась музыка. Мэтт привез коллекцию пластинок, когда «переехал» в Европу. Одну из них он проигрывал сейчас.
Оркестр Томми Дорси с неизвестным вокалистом исполнял песню Джорджа М. Кохана, знаменитую в тридцатых годах: «Передай мой привет Бродвею и напомни обо мне Геральд-сквер…»