Она пренебрежительно машет рукой.
— Ладно. Злись дальше. Это не значит, что я не могу узнать тебя получше. Ты организатор, и я хотела бы узнать почему. Как ты во всем этом участвуешь?
Я бросаю на нее напряженный взгляд, на мгновение задерживаясь на ее груди, а затем снова смотрю на дорогу.
— Я родился в Расселе. Ричард переехал в соседний дом, когда ему было шесть лет. Мы вместе ходили в школу. Все дети дразнили Ричарда, потому что он был тощим занудой, вечно падал, рыдал и не умел плавать. Но поскольку я был соседом Ричарда, мне стало его жалко. Я начал вступаться за него. С кулаками. С тех пор мы дружим, — я останавливаюсь, на мгновение отрывая пальцы от руля. — Теперь довольна?
Она задумчиво кивает.
— Похоже, Ричард был ботаником с самого начала. Ты должен был бы жениться на моей сестре. К тому же его фамилия Бонер, что означает «Стояк».
Я чуть не смеюсь.
— Стояк, да.
— Но произносится как Бон-Эйр, — говорит она.
Я потираю губы, прежде чем посмотреть на нее. Она говорит серьезно.
— Ты думаешь, его фамилия Бон-Эйр? Нет. Ричард Бонер, как Дик Бонер — стоячий член. Вот почему над ним смеялись всю жизнь.
Она качает головой, широко раскрыв глаза.
— Этого не может быть. Когда он добавил меня на Фейсбуке, я сразу же начал высмеивать его фамилию, и Лейси настаивала, что произносится как Бон-Эйр.
— Лейси наврала, — говорю я ей. — Неужели ты не поняла, почему она не хочет взять его фамилию?
— Я думала, чтобы продолжать наш род и наследие Льюисов. Значит… Она может стать Лейси Стояк, — она хихикает. — Если она лжет об этом, что она еще мне не сказала?
— Не знаю, и мне все равно. У тебя свои проблемы.
— Что это значит?
Почему я открыл рот? Я должен был перестать говорить еще несколько часов назад.
— Что это значит, Тай? Если это твое настоящее имя.
Я всегда представлял себе ад не как горящее пространство, а как бесконечную комнату со стенами из попкорна и жужжащими флуоресцентными лампами, заполненную тяжелыми дыхательными аппаратами, медлительных людей, громко спорящих по мобильным телефонам, теплый кофе на шатких столах, собак, бегающих без поводка и гадящих повсюду. Место, где нет розеток, и людей, дающих непрошеные советы.
Вот что я думал об аде.
Пока мне не пришлось забрать Дейзи Льюис из аэропорта.
Теперь я тут на четыре часа, управляя девушкой, которая ведет себя так, как будто она предпочла бы быть в другом месте, и кажется, совершенно не благодарной за то, что я приехал ради нее.
Кроме того, она похожа на ту девушку, которую нужно поставить на место. Она подпевает радио… Ради бога. Хуже всего то, что я не могу понять, что это за песня. Мне хочется спросить ее об этом, но в то же время я не осмеливаюсь продолжать разговор.
Мы только что проехали Вангерей, когда я наконец срываюсь.
— Что это за песня? — спрашиваю я, не в силах сдержать раздражение в голосе.
— Я не знаю, — говорит она так, что я не могу понять, шутит она или нет. — А что, нравится? — она добавляет милую улыбку.
Она часто так улыбается. И мне не нравится ни песня, ни эта улыбка.
Вообще.
Это делает ее до смешного хорошенькой. Что совершенно необоснованно.
Дейзи Льюис размером с хоббита с узкой талией и изгибами. У нее длинные темно-золотисто-рыжие волосы, напоминающие мне осенние поля на закате, изящно вздернутый носик, бледная кожа, усеянная веснушками.
А еще глаза.
Опасные глаза.
Невероятно большие и льдисто-голубые.
Я уверен, что такие глаза привыкли держать мужчин в заложниках.
Конечно, она не идеальна. У нее торчат уши и большие передние зубы. Я пытался сосредоточиться на этом, а также на ее раздражающем характере.
— Нравится, — говорю я ей, зная, что если скажу правду, она будет продолжать петь. — Пожалуйста, продолжай.
Она прищуривается и некоторое время изучает меня, прежде чем выглянуть в окно.
— Как называются эти деревья? — спрашивает она.
Я вздыхаю. Она была ужасно любопытна всю поездку, задавая вопрос за вопросом о Новой Зеландии, что, я думаю, не так уж плохо. Я просто не привык так много говорить.
— Каури, — говорю я ей и колеблюсь. — В северных землях их очень много.
Она задумчиво произносит «ха», и тут я снова чувствую на себе ее взгляд.
Не смотри ей в глаза, съедешь с дороги.
Я практически чувствую ее понимающую ухмылку.
— Знаешь, разговаривать с тобой — все равно что вырывать зубы. Тебе кто-нибудь об этом говорил?
Я сжимаю руль в раздражении, желая, чтобы она не была так близко ко мне. Иногда до меня доносится запах ванили и роз — должно быть, это её духи. Должен сказать, что, хотя временами она немного встревожена, она выглядит чертовски хорошо для той, которая провела в самолете тринадцать часов.
— Я привык держать себя в руках, — говорю я ей и тут же жалею, что дал ей хоть какую-то информацию.
Она слегка поворачивается ко мне, ее бедро прижимается к моему.
— Итак, расскажи мне, откуда ты знаешь Ричарда. Ты говорил, что вы были соседями.
— Да. Мы были соседями.
— Угу. А где выросли? В Окленде?
Я стискиваю зубы, гадая, насколько короткими могут быть мои ответы.
— В Расселе.
— Ой, Роберт то есть? — шутит она, и это заставляет меня слегка зарычать в ответ. — Просто шучу.
Она толкает меня локтем в бок.
Я пытаюсь отодвинуть свой торс в сторону. Мне щекотно.
— Пожалуйста, не делай этого, пока я за рулем.
— Господи, — медленно произносит она. — А тебе кто-нибудь говорил, что ты ворчун?
Мне не нужно отвечать на этот вопрос.
— Итак, в Расселе, — продолжает она через минуту, разбивая все мои надежды на то, что она заткнется. — Ты прожил там всю свою жизнь?
— Да.
— А Ричард был твоим соседом?
Я выдыхаю как можно громче.
— Да. Да. Мы это уже обсуждали.
— Я просто поддерживаю разговор. Пытаюсь узнать тебя.
— Ну, пожалуйста, не надо.
— Говорить или узнавать тебя получше?
— И то и другое.
Она скрещивает руки на груди. Я не буду смотреть на ее декольте, я не буду смотреть на ее декольте.
— Ты ворчун, — говорит она через мгновение.
— Да, черт возьми, я ворчун. На моем месте ты тоже была бы такой.
— Я не знаю, каково это-быть на твоем месте.
— Я имею в виду, что сегодня я раздражен, потому что мне пришлось вернуться и забрать твою неблагодарную задницу.
— Я ценю это, — протестует она, но это звучит довольно слабо.
— Неужели?
Она пренебрежительно машет рукой.
— Ладно. Злись дальше. Это не значит, что я не могу узнать тебя получше. Ты организатор, и я хотела бы узнать почему. Как ты во всем этом участвуешь?
Я бросаю на нее напряженный взгляд, на мгновение задерживаясь на ее груди, а затем снова смотрю на дорогу.
— Я родился в Расселе. Ричард переехал в соседний дом, когда ему было шесть лет. Мы вместе ходили в школу. Все дети дразнили Ричарда, потому что он был тощим занудой, вечно падал, рыдал и не умел плавать. Но поскольку я был соседом Ричарда, мне стало его жалко. Я начал вступаться за него. С кулаками. С тех пор мы дружим, — я останавливаюсь, на мгновение отрывая пальцы от руля. — Теперь довольна?
Она задумчиво кивает.
— Похоже, Ричард был ботаником с самого начала. Ты должен был бы жениться на моей сестре. К тому же его фамилия Бонер, что означает «Стояк».
Я чуть не смеюсь.
— Стояк, да.
— Но произносится как Бон-Эйр, — говорит она.
Я потираю губы, прежде чем посмотреть на нее. Она говорит серьезно.
— Ты думаешь, его фамилия Бон-Эйр? Нет. Ричард Бонер, как Дик Бонер — стоячий член. Вот почему над ним смеялись всю жизнь.
Она качает головой, широко раскрыв глаза.
— Этого не может быть. Когда он добавил меня на Фейсбуке, я сразу же начал высмеивать его фамилию, и Лейси настаивала, что произносится как Бон-Эйр.
— Лейси наврала, — говорю я ей. — Неужели ты не поняла, почему она не хочет взять его фамилию?
— Я думала, чтобы продолжать наш род и наследие Льюисов. Значит… Она может стать Лейси Стояк, — она хихикает. — Если она лжет об этом, что она еще мне не сказала?
— Не знаю, и мне все равно. У тебя свои проблемы.