Джули шагнула к Мэтту, но он отошёл, встав к ней спиной. Он уткнулся плечом в оконную раму и уставился вдаль.
– И вот идеальная семья с идеальным сыном развалилась на части. Маму одолела такая депрессия, что она на полгода легла в лечебницу. Отец с головой ушёл в свою чёртову океанологию, а Селеста погрузилась чуть ли не в кому. Я делал для неё всё, что мог. Поднимал с постели по утрам, помогал одеваться, кормил её. Любил. Но этого было мало. Не пойми меня превратно. Селеста никогда не слыла обычным ребёнком. Она всегда вела себя немного странно. Но смерть Финна её просто уничтожила. – Мэтт теперь ничего не скрывал. Все секреты, мысли и чувства, которые так яростно берёг весь год, он выкладывал как на духу. Джули едва узнавала человека, который перед ней стоял. – А затем наша умница заказала Плоского Финна. Невероятно. Просто включила компьютер и заказала копию своего брата. И эта тупая картонка вернула её к жизни! Когда мама приехала из больницы, я убеждал их с папой как-то помочь Селесте. Найти для неё врача. – Он покачал головой. – Но они почти так же безумно влюбились в Плоского Финна, как и Селеста. Может, отчасти и я тоже. Потому что так, в каком-то извращённом смысле, Финн для нас по-прежнему оставался живым. А однажды Селеста настояла, чтобы я завёл Финну аккаунт на Фейсбуке, вот я и завёл, ради неё. «Бог Финн»... это я, наверное, из зависти. Он таким, блин, идеальным был. Все его боготворили.
– А как же ты, Мэтт? Как ты с этим справлялся?
– Я? Никак. Мне горевать было некогда, потому что на мои плечи легло всё, что не осилили родители. Но я их в этом не виню. Ведь каждый переживает горе по-своему. Маме, в частности, не нравилось, когда мои поступки напоминали ей о Финне. Он ненавидел алгебру и физику. Да что там, учёбу в целом. Нет, он не плохо учился. Просто у него сердце к занятиям не лежало. Поэтому я делал – и делаю – всё наоборот. Я добиваюсь в институте того, о чём он и мечтать не мог.
– Это Селеста придумала про его путешествия? – спросила Джули.
– Да. Вообще-то, это как раз в духе Финна. Он был замечательным, она ничуть не преувеличивает. Эти вымышленные истории о Финне ей помогали, а Плоский Финн давал возможность ещё раз к нему прикоснуться. И хотя Селесту эта чёртова двухмерная картинка держала на плаву, нас всех она вместе с тем потопила. В присутствии Селесты мы обязаны притворяться, что Финн жив, что его мозги вовсе не разлетелись по тротуару.
Джули передёрнуло.
– Даже не знаю, что сказать.
– В газете некролог не печатали. Наша мать утверждала, что тогда ей бы пришлось указать его полное имя – Анатоль Финнеас Уоткинс, а она бы никогда его так не предала. Он ненавидел своё первое имя и всегда отзывался только на Финна. Мы устроили маленькие частные похороны. – Мэтт вздохнул. – К нам не приходят гости. Я знаю, ты заметила. Разве можно было не заметить? Родители всеми правдами и неправдами поддерживают легенду о том, что их сын просто уехал, что когда-нибудь он вернётся... Посторонние люди развеяли бы этот миф. Папа с мамой не говорят о смерти Финна, а друзья семьи и коллеги знают и никогда не спрашивают. Родители притворяются, что это ради Селесты, но это и ради них тоже. – Мэтт повернулся к ней и печально усмехнулся. – Безумие. Да, знаю. Всё это полнейшее безумие.
– Почему же ваша мама разрешила мне приехать в тот первый раз? Почему предложила остаться?
– Из преданности к Кейт, наверное. Я сам толком не понимаю. Может, она... не знаю... хотела найти выход из этого тупика. Сама хотела, чтобы её разоблачили. А тебе она могла доверять, ведь она дружила с твоей матерью. Знаешь? Как у вас с Даной. Если бы вы двадцать лет не общались, ты бы всё равно пришла ей на помощь в трудную минуту, ведь так?
Джули кивнула.
– Конечно.
– Я не собирался тебя обманывать. Был уверен, что ты надолго не останешься. В нашей жизни больше никто не задерживается. Мы живём уединённо. Так что, когда ты написала Финну, я ответил. С тобой легко общаться, а мне так нужен был отзывчивый собеседник. Такой как ты.
– Надо было мне всё рассказать. После того, как ты узнал, что я остаюсь, ты должен был мне всё рассказать.
– Знаю. Мы с мамой из-за этого поссорились. Я не хотел, чтобы ты жила с нами, потому что она не желала раскрывать тебе правду, а я настаивал, что ты должна знать. Но она уже тогда заметила то, что мы все поняли позже. Что ты – просто находка для Селесты. И для всех нас. Ты стала жизненной силой, в которой мы все так нуждались. Я не прекратил переписку между нами – между тобой и Финном, – потому что впервые за долгое время я что-то чувствовал. Впервые за два года я смог быть собой, без всяких оговорок и оглядок на других. Ты меня освободила.
Джули пересекла комнату и встала перед Мэттом. Какие же страдания выпали на его долю. Она сделала ещё шаг и обхватила ладонями его лицо, чтобы он посмотрел ей в глаза.
– Мне так жаль.
Он не ответил, но она почувствовала, как он задрожал. Боже, какой измученный у него был вид.
– Почему ты на меня не кричишь? Ты ведь наверняка злишься, – наконец тихо спросил он.
– Мне слишком грустно, чтобы кричать. У меня нет права на тебя злиться, понимаешь? Ты потерял брата, поэтому мне злиться не положено.
Он поднял руки и положил ей на запястья.
– Я вовсе не хотел, чтобы всё так запуталось. Я не специально. – Голос у него дрожал.
Джули нежно погладила его по щеке и пробежала пальцами по его губам.
– Ничем хорошим это бы никогда не кончилось. Ты ведь понимаешь?
– Могло бы.
– Нет. Слишком много лжи, – проговорила она.
– Я знаю, – отозвался он.
– И ты так запутался. – Она вытерла слезу у него на щеке.
– Я знаю.
– И сделал мне больно.
– Знаю. Я не хотел, правда. Никогда. Ты должна мне поверить.
– Я понимаю. Честно, – выдавила Джули. – Но то, что было у нас с Финном, – было по-настоящему. А ты это разрушил.
– Не было вас с Финном. Были мы с тобой.
– Нет.
– Вот это, – показал он рукой на неё и себя, – по-настоящему. Ты и я настоящие.
– Нет, Мэтт. Нет никаких «ты и я». Только не после того, что случилось.
– Не говори так! Джули, пожалуйста, не надо. Я в тебя влюбился. А ты полюбила меня.
Она смахнула волосы с его лица и придвинулась поближе. Она не силах была ничего исправить: можно прикрутить шарниры к Плоскому Финну, но для горя и обмана шарниров не бывает. К тому же, она сама сейчас слишком страдала, чтобы утешать его. Он разбил ей сердце. Ей не хватало Финна. Не хватало того Мэтта, который был ей так знаком. Он смотрел на неё изнурёнными, полными муки глазами. Она погладила ему волосы, нежно придерживая голову другой рукой. Если б она могла избавить его от страданий, она бы это сделала, не задумываясь. И он поступил бы так же, она не сомневалась.
Джули подняла к нему лицо и крепко его поцеловала. На сей раз намеренно. Понимая, что делает. И Мэтт отвечал ей, вложив в поцелуй все чувства, всю свою боль. Джули позволила себе раствориться в этом мгновении. Легче так, чем вспоминать, чем стараться понять, что случилось. Его слова – от имени Финна – снова и снова крутились в голове: «И теперь ты оглядываешься назад и понимаешь, что должна была догадаться, но ты слишком положилась на факты и пренебрегла чувствами». Мэтт пытался её подготовить.
Но теперь она не узнавала этого человека, этого сломленного потерянного юношу, который целовал её так, словно видел в последний раз. Словно кроме неё ему больше ничего не нужно. У неё самой слёзы потекли по щекам. Джули целовала его всё яростнее, не останавливаясь, проклиная конец, который – она знала – неизбежен. Ещё всего на несколько минут она отдалась во власть чувств, потому что его рот, его губы, язык, поцелуй... Это мгновение затмило собой реальность и избавило Джули от страданий. Ладони Мэтта отчаянно блуждали по её спине и рукам, доказывая, как сильно он её хочет. Она подавила всхлип и оторвала губы от его рта, целуя взамен его щёки и шею, цепляясь и прижимая к себе его футболку. Её руки скользнули вниз по его груди и вокруг талии. Она хотела просто обнять Мэтта, пусть даже в последний раз. Он заключил её в кольцо своих рук и крепко прижал к себе. За прошедший год случались дни, когда он оберегал и защищал её, просто беря в объятия. И прижаться к нему было так естественно, так легко. До того легко, что она по глупости никогда об этом даже не задумывалась. Но всё это не имело никакого значения, потому что до сего дня всё было обманом.